Олимпии, как и Веронике, воззрения Чонси были абсолютночужды. Жизненная позиция Гарри была ей близка гораздо больше, хотя и он сейчасповел себя не самым разумным образом.

– Просто у твоей дочери обостренное чувство социальнойсправедливости, и я не вижу в этом ничего плохого. Надо только дать ейуспокоиться, а там она и сама увидит, что никто от ее выхода в свет непострадает и обиженным себя не почувствует. Обычный светский раут, а для них –веселая вечеринка. Я тебя умоляю, не затевай с ней никаких дискуссий! Если тытолько заикнешься об оплате обучения, она вполне может выкинуть какую-нибудьглупость и откажется идти в колледж.

Но Чонси, похоже, ее не слышал и гнул свое:

– Вот тебе результат брака с евреем-радикалом! –Слова бывшего мужа больно ранили Олимпию. Олимпия замерла. Господи, неужелиЧонси способен сказать такое вслух?!

– Что ты сказал? – ледяным тоном переспросила она.

– Ты слышала! – отрезал Чонси, не пытаясь смягчитьсвою резкость.

Иногда Чонси становился похож на героев фильмов тридцатыхгодов – спесивых и самодовольных. Такого откровенного чванства в приличномобществе теперь уже не увидишь – люди стали считаться с переменами в обществе ивести себя по крайней мере осторожнее. В этом отношении и Чонси, и Фелицияпредставляли собой редкие экземпляры.

– Никогда не смей говорить мне ничего подобного! Ты имизинца его не стоишь. Теперь я понимаю, почему Вероника стала такой – она низа что не хочет быть похожей на тебя. Господи, ты вообще когда-нибудь давалсебе труд заметить, что вокруг тебя живут и другие люди, и они ничуть не глупеетебя, они работают, не в пример тебе!

Чонси в жизни не знал, что такое работать по-настоящему.Сначала он был сыном богатых родителей, потом стал проживать наследство, атеперь, как догадывалась Олимпия, кормится с фондов своей жены. Празднаяпублика, праздная жизнь, одни сплошные амбиции. Может, отцовское пренебрежениеко всему и ко всем и его чванство и пытается искупить Вероника?

– Да ты просто лишилась рассудка, Олимпия, когдаперешла в их веру! Никогда не мог понять, как ты смогла на это пойти. Ты же изсемьи Кроуфорд!

– Нет, я из Рубинштейнов! – гневно возразилаона. – И я люблю своего мужа! Мой переход в его веру был для него оченьважен. А тебя это никак не касается! Моя вера – это мое личное дело, ты к этомуникакого отношения не имеешь.

Она кипела от негодования и обиды. Неужели этого человекаона любила?! Какое счастье, что она встретила Гарри!

– И ты пошла против всего, чем дорожили твои предки,чтобы только потрафить человеку, исповедующему более левые взгляды, чем самикоммунисты! – Чонси никак не мог уняться.

– Да о чем ты говоришь? При чем здесь все это? Мы стобой обсуждаем бал, на который хотим вывезти наших дочерей. Ни о какихполитических взглядах речи не идет, ни о твоих, ни о моих! При чем туткоммунисты? И проблема не в Гарри, а в Веронике.

– Два сапога пара!

По сути дела, Чонси был прав, но Олимпия не собиралась этогопризнавать. Сперва надо урезонить Веронику, а потом уж нужно будет поговоритьспокойно с Гарри. Он разумный человек, и она не сомневалась, что в конечномитоге тоже изменит свою точку зрения. Чонси – другое дело, этот никогда неупустит возможности показать себя во всей красе – со своей манией величия исамодовольством. Эти качества в нем весьма успешно культивировала его супруга.Наверное, поэтому они и жили душа в душу, что исповедовали одни и те жепринципы.

Олимпия отказывалась понимать, как вообще она могла выйтизамуж за Чонси, пускай даже и молоденькой дурочкой. Сейчас, в сорок четыре,оглядываясь назад, она находила этому единственное объяснение – любовь ослепилаи оглушила ее, лишила разума.

– Чонси, еще раз говорю тебе: не вздумай угрожатьВеронике тем, что не станешь оплачивать ее учебу. Если ты это сделаешь, онавыкинет какой-нибудь финт похлеще, я ее знаю. Бал – это одно, а учеба – это еебудущее! Учти, если посмеешь – я на тебя в суд подам.

Плата за обучение детей вменялась Чонси по условиям развода,но Олимпия понимала, что бывший муж вполне способен забыть о последствиях инарушить обязательство, только чтобы настоять на своем.

– Валяй, Олимпия, подавай на меня в суд, мне плевать!Если не доведешь до Вероники моего мнения, это сделаю я сам. Можешь дажесказать, что я им обеим откажу в этих деньгах, если они обе на Рождество непоявятся на этом чертовом балу. Может, это ее образумит. Она же не захочетнавредить Джинни, а если откажется от бала, сестра тоже пострадает. И мнеплевать на твои угрозы и суды. Я им обеим ни копейки не дам, если обе не будутна Аркадах. Можешь надеть на нее наручники, напичкать успокоительным – выбирайлюбой способ, но она должна дебютировать!

Упрямый осел! Взрослый человек, а ведет себя как ребенок!Надо же, обратить пустячное дело в целую войну! Все окончательно потерялиголову, и это – из-за какого-то бала!

– Это нечестно по отношению к Вирджинии. Это шантаж,Чонси! Девочка и так расстроена. Джинни хочет поехать, и не ее вина, что таквсе обернулось. Прошу тебя, Чонси, хоть ты прояви благоразумие!

– Считай, что я беру Вирджинию в заложницы, чтобызаставить образумиться Веронику.

Олимпия и себя уже чувствовала заложницей. Конечно же,меньше всего она хотела начинать судебную тяжбу из-за оплаты обучения дочерей.Дети ей этого не простят, Вероника может наделать глупостей посерьезнее, да иЧарли будет не в восторге от такого поворота событий. Впрочем, из уст Чонсиугроза звучала вполне реально.

– Чонси, ради бога, это же непорядочно! Речь идетвсего-навсего о вечеринке, неужели из-за такой ерунды должны перессориться двесемьи, а девочки остаться без колледжа?

Олимпия не стала говорить, что ей будет нелегко тянуть ещедвух студентов – ведь она уже вносит часть платы за обучение сына. Не может жеона требовать от Гарри взять это на себя, когда у девочек есть весьмасостоятельный отец, который обязан платить за своих детей! А угроза наказатьВирджинию за упрямство сестры и вовсе несправедлива. Но Чонси привык к тому,чтобы последнее слово всегда оставалось за ним. Он всегда, даже в юности,чувствовал себя хозяином жизни. Он и в их браке всегда на нее давил и, похоже,до сих пор не расстался с этой привычкой. Но вести себя так по такомуничтожному поводу?!

– Мне не нужна такая дочь, тоже мне – возмутительницаспокойствия, революционерка! Олимпия, ради бога, представь, что я скажу своимдрузьям, как буду выглядеть в их глазах?!

– Это не самое страшное в жизни, – ответила она.

Но для Чонси, судя по всему, такое положение дел казалосьужасающим. Ну как же! Его соплячка-дочь опозорила отца – проигнорировала такоесобытие, не появилась на балу! Как она посмела идти наперекор традиции, какпосмела восстать против уклада жизни нескольких поколений их несравненногоаристократического рода!