– Я считаю, девочки не должны в этомучаствовать! – убежденно произнес Гарри. – Вряд ли твое присутствиена подобном мероприятии может быть убедительным доводом. Я целиком поддерживаюВеронику. И каково бы ни было твое решение, на меня можешь не рассчитывать.

С этими словами он швырнул салфетку на стол и вышел, а Макс,в недоумении уставившийся на отца, перевел встревоженный взгляд на мать.

– По-моему, этот бал – плохая затея, – вздохнув,произнес малыш. – Все так рассердились!

– Да уж… – кивнула Олимпия и тяжело опустилась настул. – Понимаешь, – повернулась она к мальчику, – это всеголишь вечеринка. И чего они так раскипятились?! – У Олимпии осталсяединственный слушатель и тот пяти лет.

– И там будут мучить евреев? – забеспокоился Макс.

Его бабушка Фрида говорила, что люди, которых называютнацистами, творили страшные вещи. Макс запомнил, что много страшных вещейсовершалось по отношению к евреям. А еще он знал, что его родители исповедуютеврейскую веру – как и его бабушка, и многие ребята в школе.

– Да ты что! Никто там не собирается мучитьевреев! – воскликнула потрясенная Олимпия. – Говорю же тебе, этобудет такой специальный праздник для молодых девушек. А у нашего папынастроение плохое, он очень устал на работе. Сам подумай, Макс, ну что плохогоможет быть в празднике? Ты же сам ходил на праздники и знаешь, как там бывает веселои интересно.

– Правда, – немного успокоился Макс. – Нопапа и Вер все равно туда идти не хотят, да? А вот Джинни, по-моему,обрадовалась, ей так хочется купить новое платье.

– Ты прав, малыш. Уж не знаю, как они решат, но,по-моему, отказываться не стоит.

– Даже если вы им там женихов не найдете? – Максаодолевало любопытство.

– Даже если не найдем, – невесело улыбнуласьОлимпия. – Зайчик, я тебе уже говорила, никто не собирается искать имженихов. Мы только хотим, чтобы они повеселились и потанцевали в красивыхдлинных платьях.

– Нет, я думаю, папа не поедет, – все переживалМакс. Олимпия наконец порезала ему курицу. За столом они сидели вдвоем, Макс свидимым удовольствием поглощал курицу, а вот у Олимпии аппетит совсем пропал.

Олимпия попыталась представить себе, что ей предстоитуслышать от Чонси, если девочки откажутся от дебюта. В своих убеждениях Чонси иГарри были антагонистами. И ее прошлая и настоящая жизнь, олицетворением чегослужили ее мужья, тоже не имела между собой ничего общего. Единственнойниточкой между ними была она сама.

– Я все же надеюсь, что папа поедет, – тихосказала Олимпия. – Там будет весело!

– Нет, мама, он не поедет, – возразил мальчик и ссерьезным видом покачал головой. – Я думаю, не надо им ни в какой светвыходить! – Макс округлил глаза. – Пусть лучше дома сидят!

Этот накаленный спор так взволновал Олимпию, что теперь онаи сама не знала, как отнестись к полученному приглашению.

Олимпия решила поговорить со своим бывшим мужембезотлагательно. По крайней мере, она подготовит почву и постарается выяснить,какова будет его реакция. В понедельник она с работы позвонила Чонси. Олимпияне стала вдаваться в подробности, а лишь сказала, что Вирджиния в восторге отполученного приглашения, а Вероника вряд ли захочет появиться на балу. Иприбавила, что, скорее всего, она не изменит своего решения.

А этим же утром за завтраком разразился еще один скандал.Вероника заявила, что, если мать будет настаивать на ее участии, она переедетжить к бабушке Фриде. Как ни странно, Гарри поддержал ее, а потом еще и подлилмасла в огонь, заявив, что и Вирджинии нечего делать на этом балу, так чтоДжинни ушла в школу вся в слезах, успев перед уходом заявить отчиму, чтоненавидит его. В результате вся семья оказалась ввергнута в гражданскую войну.

Накануне вечером Вирджиния позвонила брату. Тот с пониманиемотнесся к тому, как восприняла предстоящий бал Вероника, однако же встал насторону матери и Джинни и сказал, что быть на балу должны они обе. Все ихдвоюродные и троюродные сестры в Ньюпорте уже прошли через это, к тому жеЧарли, как и Олимпия, прекрасно понимал, как расстроится отец, если Вирджиния сВероникой проигнорируют свой первый светский бал, участие в котором было ихзаконным правом и, более того, непреложной обязанностью.

Одним словом, было совершенно непонятно, как можно былоурегулировать эту ситуацию таким образом, чтобы все остались довольны.

Олимпия и Гарри практически не разговаривали, когда уходилисегодня на работу, что, вообще-то, было само по себе редчайшим случаем. Они быи сами не могли вспомнить, когда ссорились в последний раз. Но сейчас войнаразгорелась нешуточная.

Олимпия хорошо знала своего бывшего и правильно просчиталаего реакцию. Чонси завелся с первой же фразы:

– Олимпия, да у тебя не дом, а шайка бунтарей левацкоготолка! Вы чему там детей учите, если Вероника воспринимает традиционный балдебютанток как наступление на права неимущих? Какое-то сборище коммуняк! –разорялся Чонси.

Другой реакции от него Олимпия и не ждала.

– Чонси, я тебя умоляю, они же еще дети! Легко впадаютв эмоции. Вероника у нас всю жизнь стоит на защите униженных и обездоленных. Тоона – Че Гевара, то – Мать Тереза. Повзрослеет – образумится, а пока она таксамовыражается. Думаю, что семи месяцев ей хватит, чтобы успокоиться. Главное –сейчас не устраивать из этого шума. Начнем на нее давить – она упрется. Так чтопрошу тебя, прояви выдержку и благоразумие!

Кто-то в этой ситуации и впрямь должен был сохранять здравомыслие.Но Чонси, конечно же, такая роль не устраивала, что, впрочем, не стало дляОлимпии неожиданностью.

– Ну, вот что, Олимпия, позволь тебе объяснить, как яко всему этому отношусь, – как всегда высокопарно и назидательно, изрекон. – Я не намерен мириться с тем, что у меня растет дочь-революционерка,и считаю, что такие поползновения надо душить в зародыше. Я ни от кого непотерплю этой левацкой бредятины, надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду.Если она считает невозможным для себя появление на Аркадах, я откажусь платитьза ее обучение в Брауне. Может вместо колледжа ехать рыть канавы в Никарагуа,или Сальвадор, или куда ей больше нравится, тогда и посмотрим, придется ли ейпо нраву жизнь политического радикала. А станет вести такую жизнь, еще и втюрьме может оказаться!

– Ни в какой тюрьме она не окажется, Чонси, не говориерунды! – в отчаянии воскликнула Олимпия.

Ее бывший муж был настоящим столпом американского общества –упрямым и непримиримым. Никакие демократические преобразования не могли поколебатьего убеждений. Может быть, в этом и крылась причина радикальных взглядовВероники, это была ее реакция на образ жизни ее отца. Больших снобов, чем Чонсии его новая жена, было трудно найти, они оба были искренне убеждены, что у всехесть пони для игры в поло – или, по крайней мере, должны быть. Они вообщесчитали достойными своего внимания и общества исключительно аристократов,занесенных в Социальный реестр. Это был их критерий общественной значимости, аобычные люди для них попросту не существовали.