предложили королю «реформировать». Важно, что авторы принадлежали к среде королевских должностных лиц и, как следствие, в их апелляциях к традиции, в предлагаемых реформах, в рисуемой неприглядной картине нынешнего состояния ведомства высвечивается «картина мира» служителей короны Франции.

Наконец, еще один трактат, условно датируемый правлением Людовика XI (1461–1483 гг.), связан со стремительным ростом численности королевских чиновников после окончания Столетней войны[116]. Хотя трактат анонимен, в нем явственно проступают особенности мышления служителя короны. Построенный по «схоластическому принципу», т. е. представляя аргументы pro et contra прав короля по своему усмотрению менять состав чиновников, трактат апеллирует к законодательным нормам и к административной практике, в итоге приравнивая произвол короля к роду тирании, что характерно было для позиции служителей короны, ревностно оберегавших ординарную численность ведомств и служб.

Привлекаемые в исследовании трактаты по своему содержанию тесно примыкают к следующей группе источников, осмысливающих и отражающих процесс формирования идейных основ королевской власти и облик ее служителей.

Памятники политической мысли и хроники

Значение политической мысли в построении государства никогда не оспаривалось, однако оценка ее роли в этом процессе существенно трансформировалась при изменении подходов к изучению политического фактора в истории. Эти изменения стимулировали историков обратиться к данной сфере, являвшейся традиционно областью интересов специалистов по политико-правовой мысли. Апроприация историками сферы политической мысли привела к существенному изменению ракурса исследований. Если специалистов по данному аспекту интересовали, главным образом, проблемы филиации идей и оригинальные концепции мыслителей, то историков занимает преимущественно бытование тех или иных идей в конкретной политической культуре и в определенных общественных реалиях.

Когда внимание исследователей концентрировалось на крупных именах или выдающихся трактатах, Франция находилась на обочине исследовательских интересов, поскольку до Жана Бодена она не дала миру ничего, равного по значению Брактону, Иоанну Солсберийскому, Марсилию Падуанскому или Макиавелли[117]. Лишь появление методов исторической антропологии принесло понимание эвристической ценности всех, даже не самых оригинальных политических произведений, и даже таких в первую очередь, поскольку они раскрывают «ментальный контекст», в котором строится государство. Высокие идеи и обыденные чувства, политические мифы и сиюминутные страсти — всё, что отражают различные по характеру политические трактаты, свидетельствует о политических представлениях эпохи и конкретного общества.

Так в области изучения политической мысли появляется новая проблематика — исследование коллективных политических представлений, формирующих отношение к власти и формируемых этой властью. В этом ракурсе обнаружилось, что во Франции в период складывания государства позднего Средневековья отнюдь не имелось недостатка в произведениях политической мысли, напротив, это была эпоха чрезвычайно интенсивного размышления о природе и назначении королевской власти и ее аппарата.

При анализе политических трактатов мною использовались методы текстологии и герменевтики, в том числе выявление центонно-парафразного принципа построения средневековых текстов[118]. Для понимания наиболее распространенных политических представлений были важны именно повторяющиеся цитаты и фрагменты текстов, мифы и топосы как формы бытования этих идей в конкретной политической ситуации. Хотя каждое произведение имеет свою логику и структуру, скрупулезное извлечение из текстов любых, даже малейших упоминаний о королевских должностных лицах обнаружило некий устойчивый набор топосов, цитат и мифов, используемых разными авторами в различных по характеру произведениях. Подобный набор, выявленный мной, неожиданным образом оказался созвучен тем главным, стержневым проблемам, которые являлись предметом королевского законодательства в сфере института службы.

Данное совпадение выводит нас на новый уровень осмысления природы политической мысли Средневековья: новый поворот в подходах к политическим произведениям привел к осознанию их глубокой связи с реальностью. Там, где прежде исследователи не видели ничего, кроме абстрактных «игр разума» и «полетов схоластической мысли», ныне обнаружились вполне ясные политические задачи, конкретные пристрастия и корыстные цели авторов или заказчиков трактатов. Этот поворот по-новому высветил личность автора политического трактата: стало ясно, что сочинители отнюдь не принадлежали к кабинетным мыслителям или «независимым интеллектуалам», но напротив, писали свои произведения в гуще политических страстей, на злобу дня или выполняли политический заказ, будь то высокопоставленной персоны или группы[119].

Наконец, еще один кардинальный поворот в современных подходах к анализу политических трактатов связан с новой трактовкой теории «отражения», кардинально пересмотренной постмодернизмом, сделавшим акцент на созидательной роли сознания и собственной логике текста. В результате политические трактаты превратились из описаний политической ситуации в созидание оной. Они приобрели самостоятельную ценность как формы артикуляции фундаментальных идей, как активные участники процесса построения государства[120].

Этот поворот нашел выражение в появлении важнейшего для данного периода понятия: политическое общество. Благодаря установлению факта складывания во Франции исследуемого периода сообщества тех, чье мнение и чья позиция имели значение для развития верховной светской власти, по-новому оценивается роль политических трактатов в формировании государства. В построении новой политической реальности принимали активное участие не только правоведы и легисты — идеологи монархической власти, не только чиновники-практики, но и деятели церкви и университетские доктора, и самые широкие круги образованных или политически значимых людей, чья дискурсивная практика являлась формой осмысления «явления государства». Важно при этом, что внутри политического общества, нередко расколотого на враждующие друг с другом фракции, оформлялись множественные политические сообщества, выражающие интересы различных социальных групп, чьи взгляды сталкивались, взаимодействовали и в результате определяли вектор политических процессов[121].

Не менее важным, чем ученые политические трактаты, для исследования политических представлений эпохи является общественное мнение[122]. Ведь успехи в становлении государства были связаны не только с «легальным насилием», но и с умением идеологов монархии найти, сформулировать и умело внедрить объединяющую подданных систему ценностей, нравственных постулатов и ориентиров как незыблемую опору морального авторитета верховной власти. В этом смысле государство являлось результатом размышлений, надежд и чаяний всего общества, а не только его политических элит. И монархия чутко реагировала на перепады общественного настроения[123].

Однако изучение общественного мнения столь далекой эпохи наталкивается на непреодолимое препятствие: отсутствие адекватных источников. И все же о нем можно составить представление по косвенным данным. Отсылки к общественному мнению присутствуют практически во всех политических трактатах, в которых критика власти и предлагаемые реформы апеллируют к «мнению народа». Эхо общественного мнения подчас можно расслышать и в многочисленных хрониках, создававшихся в этот период во Франции. Труд хрониста сродни политическому трактату, настолько он пронизан позицией автора, а повторяющиеся в хрониках мотивы и сюжеты, как и в случае политических трактатов, позволяют почувствовать тот общественный фон, на котором принимаются королевские указы и иные решения. Наконец, общественное мнение в известной мере получило институциональное оформление в виде собраний трех сословий — Генеральных и Провинциальных штатов, на которых депутаты имели возможность донести до верховной власти претензии и недовольство общества. Таким образом,