— Интерес ко всему несущественному не поможет тебе занять в жизни высокое положение.

— Зато мне интересно жить и узнавать старое и новое! А там где-то что-то и пригодиться.

Добравшись до большого острова, что недалеко от Никополя, устроили ночевку, предварительно заколов одного барашка ради свежатины — могли себе позволить. Там же с утра щедро одарили проводника Батко и отпустили его восвояси.

Прежде чем двинуться дальше, посоветовавшись, собрали пленников и обратились к Мехмеду:

— Ты наверняка хочешь покинуть нас. И хоть ночью ты не сделал попыток освободиться, за что мы благодарим тебя, так как получили возможность ночью отдохнуть, мы верим, что свобода зовёт тебя. Так ли это?

— Если бы вы отпустили меня, я был бы счастлив! И впредь бы нёс в своем сердце благодарность, а не обиду к вам.

— Это хорошо! Видишь тот берег? Если доберешься до него сейчас, то обретёшь свободу и мы не будем держать на тебя зла.

— Да вы что? — раскрасневшийся от перспективы искупаться в ледяной воде вероотступник даже побледнел. Его губы затряслись и бородка — взъерошенная, с налипшим мусором и инеем на усах она не производила щегольский, бравый эффект. — Реку и летом же не каждый переплывет!

— Ну ты же не каждый, ты ведь особенный! Ты акынджи — верный, славный воин на службе султана! Ты не зря говорил о том, что в акынджи так просто не попасть. Мы все живем в этих краях с самого рождения и наслышаны о том, на какие деяния они способны. Потому мы делаем тебе немалое одолжение, давая возможность покинуть нас. К тому же смотри по берегу сколько льда — немалый путь сократишь себе.

— Я не пойду!

— Тогда ты останешься здесь, твоё мясо съедят волки, а твои кости размоет половодьем и не будет у тебя никогда даже могилы, где твои родители смогут оплакать тебя.

— Так ведь и так…

Теодор его перебил:

— Так у тебя есть шанс! Если не выплывешь, то я сообщу твоим родным место твоей гибели. Выбирай, пока мы перекладываем поклажу.

На телегах с плохими осями, слетающими колесами мы решили снять лишние захваченные пожитки. Их жалко было бросать — можно было продать комитам хартулария, так как в армейском обозе телеги тоже постоянно ломались, из-за чего постоянно задерживали всех.

В то утро Мехмед, и другие пленные свой выбор сделали, и у ромеев теперь появилось минимум одно дело — заглянуть в одно горное селение, поведать о том, чтобы не искали могилу сына и какая судьба оказалась во многом по воле отца семейства.

Возвращались довольные, хоть на зимовке их не ждали родные.

Раненые были рады тому, что не зря пролили кровь. До весны далеко — все затянется, срастется. Невредимые — что сохранили шкуру в целости и сохранности.

Все были рады, что не зря мерзли. Испытывали облегчение. Испытывали гордость, что сразили немало врагов, и как крестьяне испытывали приятное чувство что сделали в целом хорошую работу. Радовались, что в целом немного отомстили старым врагам, которые слишком долгое время наносили им обиды.

Но больше всего радовались, что возвращаются с огромным прибытком, который может поправить их положение, повысить благосостояние их семей. Молодые люди верили, что скоро война закончится и весь их достаток, что они добывали на этой войне, применят в мирной жизни по окончании контракта, и сильно удивят оставшихся друзей, когда вернутся.

Никто не загадывал, но при том дефиците продовольствия, что царил вокруг, одна отара овец стоила очень хороших денег. А уж кони, пусть низкорослые и косматые, точно всем сгодятся!

А комплекты собранного оружия? А тряпья? А всех остальных вещей?

Никто вслух не жалел, что не довели пленных, не продали их в рабство — грех гневить Господа!

Тут можно было одеть и содержать какое-то время полсотни мужчин! И это всё теперь принадлежало людям, которые и поношенную одежду считали хорошим приобретением, а лепёшку из прогорклой муки с примесями не считали чём-то плохим.

Теодор же увидел, что следование военным традициям не всегда приносит пользу. Никто не ходит зимой в походы в их краях. А они пошли и их действия принесли и успех! Наступали новые реалии и то, что работало раньше, теперь не работало. Иногда ведь традиции следуются просто потому, что «это всегда было так». Без четкого объяснения или обоснования, они могут быть просто бессмысленными и несостоятельными.

А ещё он думал о том, что на разоренных войной землях Фракии, придунавье и землях болгар обретаются сотни бродяг и беглых бандитов, ускоков, гайдуков и юнаков, бывших мартолов и войнуков, разочарованных сарацин из джебеджи, гуреба и прочих, которые за еду, золото и оружие пойдут войной даже на родных. Он верил и знал, что Федос Зарбас прав: люди, привыкшие к войнам, в мирной жизни не смогут найти себя. И таким людям нужна будет другая жизнь — и это далеко не жизнь горожан и сельчан.

Никто не ушел раньше, не настоял на разделе добычи. На берегу Осьмы набились в их длинную избу, прогрели очаг и устроили пир, не забыв угостить от щедрот и бывших рабов. Для них тоже нашлось место в углу, место у очага и сухая подстилка.

Сварили «желтую» уху, в одном котле натушили несколько видов мяса с луком и чесноком, начинили большие рыбы малыми — и запекли. Каши не варили — не в такой день. Веселились, пили бузу, кумыс и вино, вспоминал как кто себя вёл, делали замечания Теодору что порой от него не хватало команд, но в целом отзывались хорошо. Те ромеи, которых позвали в этот поход, говорили о том, что если их позовут ещё, то непременно согласятся составить компанию.

В тот вечер их можно было брать голыми руками, что поняли наутро, когда отоспались.

Начали укорять сами себя, а потом начали делить добычу. Поход выдался выдающимся и делили добычу примерно, «на глазок».

Гора бытовых вещей, оружие юрюков. Запасы еды пошли в общий котел, а скот решено было продать, как только доберутся до закупщиков.

Но из всей своей доли Теодор выделил бы несколько вещей. В частности, он обратил внимание на защитное вооружение. Он видел юрюков довольно легко вооруженными, однако среди добычи были интересные вещи. А может то прежде принадлежало акынджи…

Во-первых — обычная турецкая кольчуга, которая состояла из больших колец, изготовленных из расплющенной проволоки,