И это правда. Александр Михайлович плохо воспринимаеталкоголь. Вернее, он спокойно может выпить много спиртного и не поморщится, ноутром загулявший полковник будет мучиться жестоким похмельем! Кстати, емустанет плохо даже от не очень большой дозы крепкого напитка. Зная этуособенность своего организма, Дегтярев давным-давно перешел на пиво, он ивпрямь никогда не смешивает службу с весельем.

На всякий случай я потянула носом воздух (господь наградилменя нюхом собаки, натасканной на взрывчатку). Если даже Александр Михайловичпросто полизал рюмку из-под коньяка, я непременно учую запах. Но нет! Отприятеля исходил слабый аромат лосьона после бритья, а от пиджака неслосигаретным дымом. Очевидно, полковник долго находился в компании курившихлюдей: либо сидел на совещании, либо в комнате для допросов. Это мне он делаетрезкие замечания при виде пачки моих тоненьких ментоловых сигарет, а коллегам изадержанным наш толстяк лекций о раке легких не читает.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я.

– Не знаю, – растерянно ответил приятель.

– Пришел в гости?

– Нет… Не помню…

– А кто хозяйка?

– Понятия не имею, – вздохнул полковник.

– Но ты же зачем-то сюда приехал?

– Вроде да.

– Квартира не конспиративная, – принялась я рассуждатьвслух, – выглядит жилой, следовательно, тебя могли привести сюда либо личные,либо служебные дела.

– Ага, – покорно согласился Александр Михайлович и опять,словно детсадовец, добавил: – Увези меня отсюда, очень голова кружится.

– Хорошо, – быстро согласилась я, – давай попытаемся уйти.

Дегтярев попробовал встать и тут же шлепнулся назад натабуретку.

– Не получается, – растерянно заявил он.

Я выхватила из сумки телефон.

– Сейчас вызову врача.

– Нет, нет, нет, – забеспокоился полковник, – ни в коемслучае.

– Почему? – нахмурилась я. – Думаю, твой организмсреагировал на смену погоды. Вчера вечером лил ливень, а сегодня с утра былоуже тридцать градусов жары, даже у памятника Юрию Долгорукому от такого зигзагадавление заскачет.

– У меня есть предчувствие, что назревают большиенеприятности, – вдруг заявил полковник. – И чем дольше я тут сижу, тем оносильнее. Не надо врача, я смогу спуститься вниз, дай руку.

После некоторого колебания я выполнила просьбу Дегтярева.Александр Михайлович с явным трудом встал, и мы медленно побрели в сторонувходной двери.

Очутившись в прихожей, я спохватилась.

– А где твой портфель?

– На кухне, – ответил полковник.

Я прислонила приятеля к вешалке и пошла назад. Меньше минутымне потребовалось, чтобы понять: портфеля там нет.

– Нашла? – поинтересовался Александр Михайлович.

– Нет, – ответила я.

– Он должен быть там, – занервничал Дегтярев. – Я всегданошу при себе ключи, кошелек, очки, документы.

– Может, ты забыл, где оставил портфель? – осторожнопредположила я.

– Никогда ничего не теряю, – отчеканил приятель и стал похожна прежнего Дегтярева. – Я крайне аккуратен и, в отличие от некоторых, нелишаюсь ума при виде тарелки с изображением собачки.

У меня слегка отлегло от души. Слава богу, АлександрМихайлович начал нападать, это верный признак хорошего самочувствия.

– Сделай одолжение, посмотри в ванной, – предложил толстяк.– Я всегда, придя с улицы, мою руки, вполне вероятно, что портфель стоит возлераковины.

Но и в крохотном совмещенном санузле не было дорогогоизделия из крокодиловой кожи, подаренного полковнику Зайкой на Новый год.Машинально я пробежалась взглядом по шеренге дорогих парфюмерных икосметических средств – сплошь новинки лучших фирм, – затем шагнула в сторонуодной из комнат.

– Туда я не заглядывал, – остановил меня Дегтярев.

– Уверен?

– Абсолютно. Сразу прошел на кухню.

– И кто тебе открыл дверь? – заинтересовалась я.

Полковник потер затылок.

– Не помню, вроде она была не заперта.

– Может, ты просто забыл? Заглянул, предположим, в гостиную,оставил там портфель и ушел на кухню? – предположила я. – Надо поглядеть.

– С тобой бесполезно спорить, – устало заявил полковник, –легче согласиться, чем отстаивать свою позицию.

– Думаю, что отстаивать собственные взгляды следует лишь попринципиальным вопросам, – не удержалась я от замечания и распахнула белую,кое-где ободранную створку.

Взору открылась не очень большая, просто обставленная комната.Бордовый ковер с традиционным орнаментальным рисунком стекал со стены на софу,с потолка свисала обычная трехрожковая люстра, в углу маячил узкий стол, чутьпоодаль стоял огромный буфет – настоящий монстр, занимавший большую частьжизненного пространства. Но комната почему-то выглядела нежилой. Если в кухнеможно было сделать вывод, что хозяйка дома не утруждает себя наведением порядка(колготки и упаковка прокладок, брошенные на самом виду, свидетельствовали отом, что ей не свойственно класть вещи на место), то гостиная вообще выгляделатак, словно сюда давно не ступала нога человека. Ковер был покрыт ровным слоемпыли, серый налет лежал на мебели. В довершение картины возле буфета стоялздоровенный мешок, в котором явно находился какой-то строительный материал.«Вечная пломба», – гласила надпись на упаковке. И пахло в гостиной так, будтоздесь год не открывали форточку.

Я еще раз внимательно осмотрелась, отметив, что на полуваляется тряпичная кукла с фарфоровой головой. И никакого намека на портфель.Вот только между допотопным буфетом и столом имеется пространство, а с порогане видно, что там…

– Говорил же, я не заходил внутрь, – подал голос Дегтярев.

– Минуточку! – бодро воскликнула я и, сделав пару шагов,заглянула в укромный уголок.