Во время весенних каникул уже на пятом курсе нам домойпривез письмо и небольшую посылочку сын боевого однополчанина моего отца, нынезамминистра в средмаше. О, Боже, что это было за явление — воистину, принц изволшебной сказки! Высокий — на полголовы выше меня, а я-то совсем не маленькая,элегантный, одетый фирменно, но со вкусом и тактом, едва заметно благоухающийкакими-то импортными духами — тонкими и терпкими, с пристальным взглядом умныхи многознающих глаз, вежливый и дерзкий одновременно — таким был Ипполит,студент-выпускник МИМО, института международных отношений самого элитарного извсех «позвоночных» вузов, куда принимают по звонку сверху. Это много позже японяла, что ему перед распределением и направлением в какое-либо диппосольствонужна была заполненная графа «женат», да не просто абы как, а занятая самойпроверенной-перепроверенной женой лучших безупречных коммунистических кровей,от самых достойных и уважаемых строителей и защитников социалистическогоотечества. В этом геральдическом смысле ничего не могло быть достойнее моихродителей: исконных рабочих, выдвиженцев в героические годы, кавалеров многихратных и трудовых наград. Нет у меня сомнений, что моя простоватая матушка иего благородная маман уже давно провели тайные свадебные переговоры между собойна тему: «У вас товар, у нас купец» — каждая со своей кочки глядя, и пришли кобщему взаимовыгодному итогу, и отца будущего жениха в сговор вовлекли, потомучто для этого номенклатурного генерала каждый член семьи должен быть тройнымрентгеном просвечен. Одним словом, по анкетным данным я подошла, фото мое, какя поняла, предварительно было одобрено, и вот будущий дипломат явился якобыслучайно, чтобы осуществить крайне важную политическую акцию. Да, в отличие от меняон был подготовлен к ней и вооружен, что называется, с ног до головы. Они неучли только (а, может быть, для них это было удачей), что потенциальных женихмой при встрече оказался пробит стрелой Амура насквозь и, как бы это сказать,потек и начал уже не играть замышленную продуманную роль, а всерьезвоспламенился изнутри неожиданно для своей термостойкой наружной закалки. И этуего искренность и подлинное чувство я не могла не учуять, а если бы ее не было,то и ему дан был бы от ворот поворот. Как благовоспитанная хозяйка я водилагостя день за днем по нашему прекрасному зимнему городу и было все, как встихах: «мороз и солнце, день чудесный…» Я с удовольствием открывала ему все,чему научилась на экскурсионных курсах, и более благодарного и восхищенногослушателя признаюсь, за всю мою предыдущую и последующую жизнь не встречала.Конечно, его шарм и лоск, вся его выучка остались при нем, но, прямо скажем, онс каждым днем балдел от меня все больше, его любовное безумие зашло так далеко,что из-за спектакля «История лошади» в БДТ, который мы могли посетить с нимтолько уже два дня спустя после окончания каникул, он остался и не вернулсядомой в срок! Для его ведомства человек с таким поведением мог рассматриватьсякак невозвращенец! Были звонки его матери, грозный приказ его сиятельного отца,мои просьбы, но Ипполит был непреклонен… Могла ли я не оценить подобнойстрасти? Смешной вопрос! И уж во время этих прогулок я и нацеловалась (хотяособой радости от болезненного прижимания зубов к губам не испытывала, нодумала, что так надо), и наобнималась вволю (а он был теннисистом, и руки унего были, как стальные подборщики).

Родители мои тактично не замечали ни моих позднихвозвращений, ни распухших губ, и в последний день своего прибывания он по всейформе обратился к ним с просьбой «о руке их дочери». Правда, меня чуть-чутькольнуло тогда, что передо мною-то он этот вопрос формально перед тем непоставил. «Люблю! Поражен тобою навеки!» — это, конечно, хорошо, но все же надобыло бы моим согласием заручиться. Ну, да простила, видела, что он не в себе.Однако голова моя тогда кружилась, все мои моральные комплексы былиудовлетворены, а заодно и честолюбие: вот ведь, так долго — до двадцати трехлет — ждала и дождалась своего суженого, за первого встречного-поперечного невыскочила, а вот какого умного, красивого, сильного мужчину залучила на всюоставшуюся жизнь. Что скажете, подружки-торопыжки? Опять Настька золотую медальполучила!

Что было дальше? В апреле мы всем семейством съездили к нимв Москву, представлялись родителям. До того были его бесконечные звонки,письма, из которых можно было бы создать романтический письмовник, телеграммы,подарки и т. д. Короче, я стала официальной невестой. Отцу и матери его яочень даже приглянулась, их сиятельство папаша аж крякнули при встрече наперроне и сообщили, что теперь-то он Ипполита уразумел полностью да эх,скостить бы ему самому годков двадцать пять-тридцать, так он бы…

— Молчи старый хрыч! — толкнула его в бок жена иочень милостиво меня поцеловала. Вот это был запах, вот это было облакоароматов, в которое я погрузилась!..

Отвезли нас к себе в огромном «ЗиЛе», вышколенный шофероткрыл передо мной дверцу. Мы жили в огромной «сталинской» квартире в высотномдоме на площади Восстания. Ипполит млел, изнывал и не находил себе места отжелания, несколько раз пытался пробраться ко мне ночью, но дело это было совсех точек зрения нереальное. Зато в коридоре он обнимал меня очень жарко иприжимался к моей юбке своими брюками с очень даже твердым предметом внутриних.

За торжественным обедом высокие договаривающиеся стороны ввиде родителей (мой простоватый батя как-то окаменел в этом хрустально-ковровомраю среди полированной мебели, он даже не сразу разговорился) пришли к общемумнению, что регистрацию брака надо провести до распределения в вузах молодых,чтобы дипломы были с общей фамилией и жена получила бы право прописаться сзаконным супругом, в Москве, разумеется. Я незаметно огляделась: проживать втаком-то дворце? Ну, да где наша не пропадала!.. Свадьбы следует сыграть две —сначала после регистрации в Москве, потом для ленинградских друзей,родственников и знакомых. Накладно, конечно, да ведь на веки вечные соединяемнаши молодые росточки, чтобы они дали новые побеги…

Что сказать? Свадьба в Москве была грандиозной, собралсявесь сиятельный и влиятельный мир и, кажется, он одобрил выбор Ипполита, хотядамы явно почувствовали во мне птицу иных жизненных привычек, чем у них. ВЛенинграде свадьбу играли проще, посердечней, повеселее, и «Горько!» кричалигромче и хором считали, сколько секунд молодой муж зажимал своим жадным ртомгубы юной жены.

И тут-то я выдам нечто парадоксальное: хотя свадьба в Питеребыла две недели спустя после свадьбы московской, я встретила ее фактическойдевушкой, с нетронутой девственной плевой, оставаясь целкой неломаной, как вбыту принято определять это состояние. Да как же так это случилось? А так, чтокогда мы под бодрые крики гостей отправились в свою комнату, к услужливораспахнутой постели и Ипполит жадно принялся меня раздевать, я останавливалаего руки и стала говорить: «Постой! Постой!».

— Чего постой? Давай быстрее, я уже не могу ждатьбольше!

Я не умела внятно ответить «чего постой», но чувствовала,что со мной ему нужно было бы поступать иначе, надо было сказать сначала что-тонежное, бережное, надо было показать свою любовь ко мне на деле, понять мойстрах перед неизвестностью, перед болью. Недаром же в некоторых мусульманскихстранах молодым предписано всю первую ночь только разговаривать. А он хотелменя сразу повалить, стащить с меня трусики, изнасиловать, проще говоря.Дипломат!..