Не высказываемая прежде даже самой себе, ее затаенная мечтаоб образе жизни, наиболее соответствующем ее натуре, волею небес осуществилась.Общим решением семейства она ушла из своего гальванического цехавысокооплачиваемого, но вредного для легких, и перешла на инструкторскую работув школу олимпийского резерва: и к дому ближе, и дело по душе, и временем длясемьи стало легче распоряжаться. Она очень серьезно принялась обустраивать мойбыт согласно своим представлениям о светской жизни: так например, она завела всекретере зеркальный бар, куда стала раздобывать разного рода бутылки — досорока штук стояло их там (а с отражением в зеркале — кошмар! — вдвоебольше), и предметом ее высокого тщеславия было поразить моих или своихсослуживцев удивительными напитками или коктейлями. Я только посмеивался,понимая, из каких пластов предыдущей нищеты взрастали подобные представления о«красивой» жизни.

Она была очень сдержана на высокие слова, но я знаю, чтолюбовь ко мне и преданность семье составляли суть ее существа. Через годсовместной жизни, когда она была в положении, случилась беда: ей сообщили, чтосо мной в дальней командировке (она сразу поняла, что в Афганистане) случилосьнесчастье, но сейчас уже все в порядке, самое главное — жив и можно не беспокоиться…Когда я приехал, то застал ее в больнице: от нервного потрясения случилсявыкидыш, двойню не сохранили. Я так и не узнал, кто проявил подобную «заботу»обо мне.

Говорю об этом для того, чтобы еще и еще раз сказать: Дарьялюбила меня самозабвенно, всей сильной и одинокой женской натурой,изжаждавшейся по счастливой жизни. Она стремилась по необоримому чувству долгаполностью соответствовать представлениям об этой счастливой жизни.

И вот тут-то нас ожидал конфликт. Конфликт, который рос,усугублялся и стал, в конце концов, непреодолимым. Счастье любви, полнотыбытия, радости обретенной семьи, чудесной женщины — верного спутника,безусловно, требовало выхода, реализации накопившейся страсти. Не мог нестремиться к такой же реализации и я: Но — в силу гордой скрытности своей души— Дарья не могла беззаветно мне отдаваться в неспящей тишине, где двое чуткихдетей ловили все ночные звуки, либо даже спали, но она боялась разбудить их —звоном пружины в матрасе, стоном любви, криком страсти.

Мы ложились, я начинал ее ласкать, а она своими маленькимисильными пальцами сжимала и блокировала мои руки. И еженощный возможный райдвух обретших друг друга любящих людей оборачивался адом. В конце концов, язасыпал, а она заснуть не могла, и глубокий внутренний невроз все сильнееразрушал ее душу. И дело было, конечно же, как я понимаю сейчас, задним умомкрепок, не столько даже в физиологических стрессах, сколько в катастрофическомстолкновении психологического представления о долге счастливой женщины,обязанной удоволить любимого мужа (не говоря уж о своем естественномудовлетворении) в столкновении с невозможностью переступить через нерушимоевнутреннее табу женской и материнской стыдливости.

Потрясение это, ежесуточно повторяющееся, зашло так далеко,что сломались какие-то тонкие механизмы ее радостной и активной до тогосексуальности. Дошло до того, что она все менее и менее могла уже эмоциональнораскрываться даже в самых удобных обстоятельствах, даже когда мы оставалисьодни, даже в отдельном санаторном номере, где мы поселились в первый же изсовместных отпусков. Что-то сломалось в ее психологии или в психике, и конфликтэтот внутри ее сознания творил свое ужасающее, разрушительное черное дело,проявляясь, конечно, и в конфликтах внешних.

Не стану развивать далее эту ситуацию во всех подробностях;дети выросли, мы оставили Дмитрию свою однокомнатную квартиру, когда онженился. Скажу здесь, что в свой срок устроил жилье Леночке, своей дочке отТомилы, когда пришел ей срок выходить замуж, и первого внука принесла мне она.Я купил нам двухкомнатную кооперативную квартиру (благо доходы тогдапозволяли), а затем к замужеству Светочки построили квартиру и ей. И вот, двалюбящих друг друга человека, мы остались вдвоем, но спали уже в разныхкомнатах, на разных кроватях и встречались на одной постели все реже и реже,пока встречи эти не прекратились совсем.

Дарья, целостная натура, по-прежнему любила меня искренне,жила моей работой и моими интересами, она неколебимо стояла на моей стороне вовсех служебных коллизиях, но уже не могла исправить случившегося с нею сбоя.Она была очень умна, и как-то рассказала мне будто бы стороннюю историю о некихзнакомых ей супругах, которые в силу трудных обстоятельств не могли житьсовместно половой жизнью из-за болезни жены. Но ценя и уважая ее как товарища,муж был настолько тактичен, что ни разу ни намеком, ни оговоркой не показалжене, что у него кто-то есть на стороне…

Притчу эту я с благодарностью принял — тем более, что кэтому времени уже много лет вынужден был жить нелегкой двойной жизнью, честноговоря, противной и разрушительной для моей души и для тела. Тем не менее вМоскве, куда довольно часто выезжал я в командировки, была у меня сначала одна,а затем и другая жена, то есть были женщины, которые любили меня, ждали иискренне хранили мне верность от праздника встречи до другого праздника. Была уменя и сибирская жена, и киевская. Нет, я не был блудником, и здесь я упоминаюоб этих женщинах, а не о многотрудных своих производственных заданиях, которые.отнимали главные силы и время, только для того, чтобы сказать: во всех этихситуациях я стремился отнюдь не к тому, чтобы поматросить да и бросить, ноименно к семейным отношениям, к доверительности, к взаимной заботе.Привязанности мои были крепкими и постоянными. Самое главное, больше пяти лет вЛенинграде была у меня вторая жена — та самая машинистка, которая тихимголосом, покрывшись вся красными пятнами, заявила после моей женитьбы, чтопокончит с собой, если я не буду с нею встречаться. И мы жили с ней — много,радостно, с полнокровным чувством людей, которые вопреки драматическимобстоятельствам близки душой и телом. Был, правда, момент, когда онапотребовала, чтобы я ушел к ней от Дарьи ведь я люблю ее. Я сказал, что люблюее несомненно, но Дарью люблю всеми силами души. «Так не бывает» жалобнозаплакала она. «Возможно, в книгах и не бывает, — возразил я, — но вжизни ведь так…» Со временем эти женщины познакомились и стали дружны, но Дарьятак и не узнала об этой темной стороне моей Луны.

О Господи, как я хотел бы, чтобы мне ничего не приходилосьскрывать от богоданной и родной своей жены, но шли годы и двойственностьусугублялась, ибо не мог ее бросить, я все больше ценил ее острый ум, искреннелюбил многообразие ее талантов, неуходящую красоту стати, обходительность,веселый компанейский задор, и я перестал бы уважать себя, если бы бросилженщину в возрасте, отдавшую мне все тепло своей души и силу разума, да вотбеда замкнувшую свое тело.

Поскольку в своем развитии ситуация не удерживала меня отслучайных встреч, постольку начались сексуальные неудачи: в напряженныхобстоятельствах уже не редкость было столкнуться с осечкой. Да, по-прежнему всехорошо и даже все лучше и богаче получалось у нас с Региной машинисткой, ногоды шли, и я сам первый содействовал тому, чтобы она, в конце концов, устроилас другим свою женскую судьбу, получила хотя бы внешнюю видимость замужества. Мыперестали с нею встречаться, и я полагал уже, что моя мужская биография, вобщем, близка к унылому завершению: знать, не судьба мне была найти такую своюполовину, с которой я мог бы постоянно испытывать радость действительно полногосближения.