– Я работаю все время, и чем позже, тем лучше. Я люблюработать, когда все кругом уже спят. – Он помахал толстой короткой рукой передлицом Мейсона. – Что же вам от меня угодно?

– Я хотел бы поговорить об этой автомобильной катастрофе.Если машина была взята с вашего разрешения…

– Я не давал разрешения на кражу моей собственной машины.

– Я хочу сказать, что, если, например, вы даете кому-топоручение и этот кто-то едет в Сан-Франциско, чтобы выполнить это поручение, ипо дороге попадает в аварию, вы тем самым несете известную ответственность завсе происшедшее.

– К чему вы, собственно, клоните?

Мейсон сказал:

– Я адвокат и представляю интересы Стефании Клэр. Язаинтересован в том, чтобы выяснить это дело до конца и доказать, что девушкане виновата.

– Ну, и что же?

– Вы, в свою очередь, заинтересованы в том, чтобы остатьсяпо возможности в стороне. Если автомобиль действительно был украден – это однодело, если же кто-то пользовался им с вашего разрешения – это совсем другоедело. Вы сами видите, что наши интересы абсолютно противоположны, я говорю вамоб этом прямо, так как, мистер Хоумен, – голос Мейсона приобрел оттенокжесткости, – я не совсем верю в то, что эта машина, ваша машина, – подчеркнулон, – была украдена.

Выражение лица Хоумена не изменилось, оно оставалось такимже непроницаемым. Мейсон спокойно продолжал:

– Я хочу доказать, что в момент аварии за рулем вашей машиныбыла не Стефания Клэр, а кто-то другой. Я хочу найти этого другого и при этомнеизбежно должен заняться вашей частной жизнью, мистер Хоумен.

– Это шантаж?

– Всего лишь предупреждение.

– Вы закончили?

– Я только начал.

Хоумен беспокойно завозился в кресле.

– Я вижу, что каша заварилась порядочная, – резко проговорилон.

Его толстые короткие пальцы с тщательно отполированныминогтями нервно выбивали дробь по краю стола. Бриллиантовый перстень на рукепоблескивал, отражая свет настольной лампы.

Мейсон продолжал прежним тоном:

– Ваше положение будет не из приятных, если мне удастсядоказать, что машину с вашего разрешения…

– Вы серьезно думаете, что я лгу насчет кражи авто?

– Когда я берусь за какое-нибудь дело, я всегда исхожу изтого, что человек, излагающий версию, противоположную версии моего клиента,мягко говоря, извращает факты.

– Ну что ж, на то вы и адвокат.

– В таком случае, – продолжал Мейсон, наклоняясь вперед иделая жест в сторону Хоумена, – если у вас есть какие-либо причины возражатьпротив того, чтобы имя мистера Спиннея фигурировало на суде, лучше вам сказатьоб этом сейчас.

Хоумен выслушал его, не моргнув глазом.

– Кто такой Спинней? – спросил он.

– Джентльмен из Сан-Франциско.

– В первый раз слышу о таком.

– Тогда вы, быть может, слышали что-нибудь об официантке изкафе в Нью-Орлеане?

– Теперь вы решили навязать мне еще и женщину?

– Да, всего одну.

– Ну так, да будет вам известно, что я холостяк и намерен имостаться. Я не интересуюсь женщинами, тем более такими, каких вы, вероятно,имеете в виду.

– Я имею в виду женщину, которая сохранила верностьчеловеку, оставившему ее, человеку, изо всех сил пытающемуся удержать ее вНью-Орлеане, чтобы помешать ей узнать, где он и что с ним.

– Зачем? – спросил Хоумен лающим голосом.

– Потому что он хочет добиться развода.

– Зачем?

– Возможно, потому, что он разбогател и хочет жениться наком-нибудь еще.

Неожиданно Хоумен рассмеялся.

– Хороший сюжет для кино, Мейсон. Покинутая женщина.Несчастная жертва. Драма. Публика это любит. Вернемся, однако, к нашему делу.Хотите сказать мне что-нибудь еще?

– Да. Вам придется выступить в суде и изложить свою версию,и, если она не подтвердится, вам придется плохо. Это дело гораздо серьезнее,чем вы думаете, Хоумен. Вы пытаетесь засадить невинного человека в тюрьму, берегитесь,как бы вам самому там не оказаться. Я выражаюсь достаточно ясно, не так ли?

В течение нескольких минут Хоумен хранил молчание. Затемзаговорил, нервно барабаня пальцами по столу:

– Вы считаете меня дураком, Мейсон. Я сказал правду, машинуукрали. Мне жаль эту девушку. Я вовсе не утверждаю, что машину украла она,весьма возможно, что это был кто-то другой. Повторяю, мне жаль ее: одна, вчужом городе, без друзей, без денег – с тюрьмой в перспективе. Я мог бы сделатьхороший фильм из этой истории. К сожалению, ничем не могу помочь ей. Давайте наэтом и кончим, Мейсон. До свидания, и постарайтесь больше не появляться здесь.

Мейсон встал, несколько мгновений смотрел на Хоумена, азатем вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

Одетый в белое бой подал ему пальто. Однако Мейсон неторопился уходить. Взгляд его задержался на большом приемнике, стоящем настолике в комнате, соседней с холлом. Из приемника доносились приглушенныезвуки музыки. Мейсон перевел взгляд с приемника на мальчика.

– Хозяин разрешает тебе включать радио?

Белые зубы блеснули в ослепительной улыбке.

– Нет, сэр. Но когда он работает, он ничего не слышит. Явключаю потихоньку. Сейчас как раз моя любимая программа.

Мейсон заметил:

– Вот как. Интересно, какой марки этот приемник? – Он вошелв комнату и приблизился к столу.

Мальчик забеспокоился:

– Пожалуйста, не включайте громче, сэр. Хозяин рассердится.

Мейсон стал перед приемником, внимательно прислушался.Внезапно среди приглушенной музыки явственно послышался звук, напоминающий звукдетской погремушки. Он повторился шесть раз с равномерными интервалами. Мейсонудовлетворенно улыбнулся и направился к дверям.

– До свидания, – бросил он мальчику.

Маленький филиппинец задумчиво смотрел ему вслед.

– Я расскажу об этом хозяину, – сказал он.

– Что же ты ему расскажешь?

– Что вы ждали, не будет ли хозяин звонить по телефону.

– Сделай одолжение, расскажи, – улыбнулся Мейсон.

Выходя из дому и явственно ощущая на себе враждебный взглядмаленького филиппинца, Мейсон почти столкнулся с загорелым молодым человеком,быстро направляющимся к двери с ключом в руках. Увидев его, бой снова широкораспахнул дверь, которую уже готов был закрыть.