– Мить, ты что? С Галей поссорился?

– Какие все, черт возьми, проницательные! – сказал Хохловвполне добродушно. Он всегда становился добродушным во время и особенно послеужина. Добродушным и сонным. – Ну, поссорился, и что?!

Арина присела напротив и посмотрела на него.

– Я тоже с Кузей поссорилась, – объявила она. –Представляешь?

Хохлов ел котлету и невнятно промычал, что представляет.Хотя ничего такого представлять ему решительно не хотелось. Но Арина ждалавопроса, и он его задал:

– Выпить есть?

Это был явно не тот вопрос, но про Кузю Хохлов не хотелслушать даже после котлеты.

– Того, что ты пьешь, у меня все равно нет.

– «Это», то есть что?

– Виски.

– А что есть?

Она засмеялась.

– Водка есть. Дать?

– Давай.

Она вытащила из холодильника бутылку, а из буфета крохотнуюзатейливо-хрустальную рюмочку на высокой ножке и водрузила перед Хохловым.

Он покосился на рюмочку:

– Ари-иш, отсюда пить нельзя. Только нюхать можно. Рюмка натри понюшки, как раз хватит.

– А чего же тебе дать?

Хохлов подумал.

– Ну, стакан дай, что ли!

Она убрала рюмочку, достала стакан и сказала, что ему нужнозаписаться в клуб анонимных алкоголиков. Он пообещал, что непременно запишется,налил себе холодной водки, тяпнул и посидел с блаженным видом, как буддийскиймонах, почувствовавший первые признаки надвигающейся нирваны.

Потом он быстренько все доел и еще хлебной коркой подчистилтарелку, корку тоже съел, с сожалением посмотрел на початую бутылку и аккуратнопоставил посуду в раковину. Он бы еще выпил, но Арина же сейчас станет нудить,чтоб не пил, что пить, как и есть, вредно, и вообще, она заметила: в последнеевремя он стал больше выпивать, и это ужасно, потому что проблема алкоголизма внашей стране…

– Кофе будешь?

Хохлов чувствовал, что сейчас уснет, дайте только дойти додивана, и кофе ему не очень хотелось, но немедленно заснуть было неприлично, аХохлов старался соблюдать правила хорошего тона. Или думал, что старается.

– Давай кофе.

Она насыпала из банки в огромную кружку довольно много,полезла в холодильник и вытащила сгущенку. Еще со времен Института общей иприкладной физики он очень любил растворимый кофе со сгущенным молоком.

– Откроешь, Мить?

Старым-престарым консервным ножом с подгоревшей деревяннойручкой он открыл банку, пальцем снял тягучую сладость с обратной стороны крышкии засунул палец в рот.

Почему-то с Галчонком никогда не получалось вот так простовзять да и сунуть палец в сгущенку. Все время возникали препятствия. Она былаубеждена, что это некрасиво, и молоко скиснет, и вообще негигиенично. Все этобыло совершенно правильно и грустно оттого, что иногда очень хотелось естьсгущенку именно так – пальцем.

Он хлебнул кофе, зажмурился от счастья, вытащил сигареты и спросилвеликодушно:

– Ну, и что там у тебя с Кузей? Когда он решил тебя…осупружить?

– Что это за слово?

Хохлов пожал плечами. Кузя не мог никого взять «замуж». Изэтого следовало, что он должен выступить в роли мужа, а сие, по мнению Хохлова,было решительно невозможно.

Арина Родина, по прозвищу Родионовна, пристроилась напротиви тоже налила себе кофе.

– Вчера, Мить. Он пришел в гости и… сделал мне предложение.– Она глотнула кофе и посмотрела мимо Хохлова, в угол. – Сказал, что мы давнознакомы, что нам все друг про друга известно, одному ему надоело, и он хочет,чтобы мы…

– Ему не одному надоело, а в общежитии надоело! – сказалХохлов неприятным голосом. – Он сколько лет в общежитии-то проживает? Оно,знаешь, кому угодно надоест!..

– Мить, чего ты злишься? Он же твой друг!

– И ты мой друг. И он мой друг. И что из этого?

Она помолчала.

– Ну и не буду ничего тебе рассказывать, раз ты так…реагируешь.

– Ну и не надо, – согласился Хохлов, и они замолчали.

Арина болтала ложкой в кружке с кофе. Хохлов сердито пил ифыркал.

Дмитрий Кузмин по прозвищу Кузя и в самом деле был давнийдруг, такой же давний, как и Лавровский с Пилюгиным. Получилось так, что напервом курсе все четверо оказались в одной группе, и им пришлось придумыватьсебе имена и клички, потому что всех четверых угораздило именоваться Дмитриями.Дмитрий Хохлов, Дмитрий Лавровский, Дмитрий Пилюгин и Дмитрий Кузмин.

Хохлов стал Митей, Лавровский остался Димой, Пилюгинапереименовали в Димона, а Кузмина невозможно было называть иначе, чем Кузя. Извсей четверки он был самый выдающийся, самый многообещающий – и хуже всехприспособленный к жизни.

Он писал контрольные так, что профессор Авербах, заведующийкафедрой теоретической физики, чуть не плакал, вручая ему вариант, где, помиможирной, четкой, улыбающейся пятерки, было еще приписано «brilliant!!!», именнотак, с тремя восклицательными знаками.

Кузя никогда не делал заданий, потому что мог решать ихпросто так, с листа, и решал в течение двадцати минут на подоконнике военнойкафедры, куда редко заглядывали преподаватели, кроме усатого полковника снеприличной фамилией Задович. Студенты над полковником и его фамилиейиздевались, как могли, а он был вполне приличным человеком, по три шкуры недрал и не грозился поминутно отправить всех в Советскую армию выполнять свойгражданский долг.

Кузе достаточно было перелистать учебник, чтобы понять, очем там идет речь, он никогда ничего не зубрил и все время смеялся над теми,кто в преддверии сессии ходил, как сомнамбула, и даже ел и спал с учебникамиперед носом. «Зачем? – говорил он. – Зачем зубрить, если можно вывести?!» Онбыл твердо убежден, что любую формулу можно вывести самостоятельно, когда хотьприблизительно представляешь, о каком именно процессе идет речь, и ему этоудавалось!

Списывать у него было бессмысленно, потому что никто изостальных студентов все равно не мог понять, что именно написано в еготетрадках, понимал только сам Кузя да еще профессор Авербах, который лишь качалголовой и предрекал ему не просто большое, а огромное будущее, в которомНобелевская премия по физике будет просто ступенькой в карьере.

Ничего этого не состоялось.

Никто не виноват – революция девяносто первого годауничтожила науку, а вместе с ней и всех ученых, или, может быть, большинство.Те, кто посмелее и поактивней, уехали на Запад и там продолжали работать наблаго мировой цивилизации. Те, у кого была хоть какая-то коммерческая жилка,начали быстро ее разрабатывать, и некоторым это вполне удалось. Те, у кого не былоничего, кроме желания заработать на хлеб с маслом, пошли в строители, таксистыили операционистами в банк и там тоже более или менее преуспели.