Жить ему не хотелось.

– Поеду я, – неожиданно для себя сказал он. – Слышь, Арин?

Она пожала плечами совершенно безразлично, и Хохлов от этогобезразличия вконец расстроился. Ехать ему было некуда, но он заставил себяпойти к двери, засунуть ноги в холодные, еще не отошедшие от улицы ботинки инатянуть куртку. При этом он испытывал странные, садомазохистские чувства,наверное, очень похожие на Кузины. С одной стороны, он мстительно думал о том,что Родионовна останется одна со своими горестными и дурацкими мыслями, сдругой стороны, он очень жалел себя, неприкаянного и никем не любимого,вынужденного тащиться в мороз искать еще какой-то приют!

Он потоптался на пороге, выжидая, когда она выйдет егопроводить, и смутно надеясь на то, что она заставит его остаться, но Арина невышла. Несмотря на то, что вздыхал и топтался он довольно шумно.

– Ну, я пошел! – в конце концов громко сказал он.

– Давай, Хохлов, – помедлив, отозвалась она из кухни. –Счастливо.

Упиваясь своим нынешним садомазохизмом, он еще добавил, чтождет приглашения на свадьбу, а она сказала, что непременно пришлет.

И он вышел, и захлопнул за собой тяжелую, холодную,крашенную коричневой краской дверь.

Он приходил сюда, в квартиру ее бабушки, и учил здесь теориюфункций комплексного переменного, а заодно объяснял Арине ее дурацкуюпервокурсную термодинамику и химию, а бабушка пекла лепешки, которые онипоедали с чаем. Никогда в жизни он потом не ел таких лепешек и не знал, как ихготовят. Никто этого не умел, кроме Арининой бабушки.

Лепешки были рассыпчатые, тверденькие, но не жесткие, и чайона заваривала крепкий, а иногда еще был индийский растворимый кофе в круглойжестяной коричневой банке – большая редкость по тем временам!

Они учили термодинамику, поедали лепешки, захлебывали ихчаем и смотрели на памятник Циолковскому в сквере под окном, засиженныйголубями, и все еще было впереди, и им казалось, что их дружба вечна инезыблема, как постамент Константина Эдуардовича!

Дружба-то, может, и незыблема, но как-то все пошлонаперекосяк. Как-то неправильно все пошло, не по прямой, а все больше ломанымилиниями!

Или так всегда бывает в жизни?.. Никаких прямых и сплошныеломаные линии?..

Вот и Родионовна начала чудить, по-другому он не мог назватьее странное поведение! Возраст, может, переходный случился, от молодости кстарости? Не поймешь. Впрочем – Хохлов знал это совершенно точно, – даже самыелучшие из женщин время от времени начинают «чудить»: загадывать мужчинамзагадки, намекать на какие-то высшие эмоции, недоступные мужскому пониманию,печалиться невесть из-за чего и радоваться тоже неясно чему.

С точки зрения Хохлова, эту женскую дурь нужно пережить, какпереживают насморк, – если лечить, пройдет, и если не лечить, пройдет тоже.Подурит и успокоится, она же нормальная тетка, понимающая, умная, хватило же еймозгов, чтобы окончить Институт общей и прикладной физики, значит, и во всемостальном она должна разбираться!..

Хохлов вышел из подъезда, вдохнул морозца и поежился вкороткой курточке. Курточка была финская, дорогая и предлагалась в магазине как«очень теплая», кроме того, по капюшону она еще была подбита каким-тодлинноволосым мехом – такие курточки в кино носят только положительные герои,сплошь спецагенты «на деле» или успешные бизнесмены «на отдыхе». Хохлов,завидев эту курточку, вдруг до смерти захотел выглядеть, как те, из кино,стильно, современно и самодовольно. Нынче он невыносимо в ней мерз – то, чтобыло ниже джинсового ремня, леденело как-то особенно сильно, до деревянногосостояния.

Остался только один адрес, который он еще сегодня неохватил, – Димона Пилюгина. Димон жил в шикарной новостройке на самом краюгорода, и Хохлов поехал туда, проклиная мороз, курточку, спецагентов, себя иГалчонка. Вот дура, не поссорилась бы с ним, не пришлось бы ему мотаться позаснеженному городу и жалеть себя!

Хохлову никогда не приходило в голову, что, может, это ондурак, что поссорился с Галчонком, может, не надо было ссориться!..

Пилюгин открыл дверь и сказал удивленно:

– О! Хохлов!

– А ты кого ожидал увидеть? – пробормотал окончательнозаиндевевший «спецагент». – Прусского короля?

Неясно, при чем здесь был прусский король, но ничего болеенелепого в голову Хохлову не пришло. Должно быть, от холода.

Произошла эпопея с поиском тапок – третий раз за вечер! – ивзгляд Хохлова уперся в чьи-то коричневые боты. От них на полу натекланебольшая лужица. Хохлов вставил ноги в чужие тапки – третий раз за вечер! – ивопросительно посмотрел на Пилюгина.

– Кузя, – ответил тот на молчаливый вопрос тоном человека,полностью покорившегося судьбе. – Приперся и никак не уходит!

Что за невезуха такая!.. Вот только Кузи нам нынче и нехватает! Счастливый жених пришел обрадовать друзей вестью о своей помолвке сграфиней Б. Свадьба состоится в апреле, об этом будет дополнительно извещено вгазетах.

Что за маразм лезет мне в голову! Что за чертовщина такая!..И все из-за Родионовны, которую невозможно, ну, никак невозможно выдать за Кузюзамуж!

– Здорóво! – мрачно сказал Хохлов, вдвигаясь вкомнату.

Население вразнобой ответило, и Ольга улыбнулась приветливо.

В отличие от Лавровских, эта семья жила совершенно другойжизнью, как будто в некоей Аркадии, которая расстилалась вокруг них и только имбыла доступна.

Они поженились сто лет назад и все сто лет жили счастливо и…весело, что ли. Они очень легко любили друг друга, и невозможно былопредставить, что они вдруг развелись, или закрутили интрижку на стороне, иливсерьез поссорились. Ольга хохотала над глупыми шутками Димона, прыгала вокругнего, когда он приходил с работы, и ста тремя способами готовила картошку еще вте времена, когда, кроме картошки, готовить было решительно не из чего. Когдапоявились ананасы, она полюбила и ананасы тоже, и казалось, что ничего неменяется в этой семье и не изменится никогда.

Однажды Пилюгин, очень мрачный, позвонил Хохлову и сказал,что переезжает к маме, ибо они с Ольгой решили развестись. Хохлов перепугалсятак, будто Пилюгин сказал, что попал под поезд. Этого никак не могло случиться!Никак и никогда!.. Планета Земля разлетится на куски, и атом перестанетрасщепляться, если и эти тоже начнут жить, как все! Они не могут, не должны, уних такая миссия перед человечеством – жить счастливо и как-то так, что всеначинали им светло завидовать, грустить, вспоминать молодость и трогательнопосматривать на опостылевшую жену или мужа, словно призывая обратно то время,когда упомянутые жена или муж еще были не опостылевшими, а, наоборот, казалисьдруг другу главной жизненной удачей! Ольга с Димоном были будто Пьером и МариейКюри, альфой и омегой семейного счастья, залогом, примером и еще черт знаетчем!..