– Так нельзя. Он может отказаться сотрудничать с нами.Нужно найти другие варианты. Я попытаюсь использовать фрау Веронику Вурцель, ноне уверен, что она сможет мне помочь. Вы же знаете, как она подвела герраБрекхауза. Он мне сам обо всем рассказывал. Возможно, удастся уговоритьгосподина посла через его помощника Баграмова. Пока не знаю.

Собеседник снова что-то сказал.

– Нет, нет, – снова торопливо повторилФаркаш, – я пока не принял решения. Мне все равно, кто именно мне поможет.Лишь бы мне помогли.

«Кажется, у меня уже развивается идиотическаяшпиономания, – разозлился Дронго, громко постучав в дверь детям, даже недоставая свою карточку-ключ. – В конце концов, какое мне дело до всех ихпроблем! Или дети правы, и я стал таким классическим сыщиком, которому до всегоесть дело. Сегодня мы встретим Новый год, а через два дня улетим – и большеникогда не увидим ни дочь президента, ни амбициозную семью Яцунских, не услышимпро непонятные проблемы мистера Фаркаша или его знакомого Давида Модзманишвили.Все это останется в прошлом».

Дронго вошел в комнату, закрыл за собой дверь.

«Но, судя по всему, они напрасно собрались вместе нановогодний ужин, – подумал он, – ведь у них накопилось столькопроблем, которые явно невозможно решить за несколько часов. Хотя какое мнедело, пусть решают все сами».

Передав сумку, о которой она просила, дочери, он вышел изномера. И увидел идущую к номеру Фаркаша уже знакомую блондинку. Кажется,Вероника Вурцель, которой Фаркаш не советовал доверять. Дронго невольноусмехнулся и двинулся к своему номеру. Женщина шла ему навстречу. В этот разона была в джинсах и темном пуловере.

– Добрый день, – приветливо поздоровалась онапо-английски, – мы, кажется, уже не первый раз с вами видимся.

– Да, – сдержанно подтвердил Дронго, – мы ужевиделись.

– Вы живете в соседнем номере? – уточнила она.

– А вы разве тоже живете на нашем этаже? – Ему нехотелось, чтобы она узнала о разговорах, невольным свидетелем которых он был.

– Нет, я живу на шестом, – улыбнулась она, –а здесь живет мой друг.

Дронго развел руками.

– Могу только позавидовать вашему другу, – любезносказал он.

– У нас с ним только бизнес-интересы, – улыбнуласьона, останавливаясь перед ним и вызывающе глядя ему в глаза. – Вы будетевстречать Новый год в отеле? Придете на новогодний бал?

– Обязательно, – кивнул Дронго.

– Значит, там и увидимся. Меня зовут ВероникаВурцель, – она протянула ему руку.

Он назвал свое имя и фамилию. Ему не хотелось, чтобы онаузнала о том, как обычно его называют. И тем более сказала бы об этом Фаркашуили Давиду.

– Очень приятно, – сказала она и постучала в дверьФаркаша.

Дронго кивнул, доставая свою карточку-ключ и открывая дверь.Он вошел в номер и увидел Джил. Искушение подслушать, о чем сейчас будутговорить Вероника и Фаркаш, было огромным, но в присутствии Джил вести себяподобным образом просто неприлично. Он и так был не очень корректен, когда вномере у детей пытался подслушать разговор соседей. Может, он заранеечувствовал надвигающуюся трагедию? Возможно, сказывался его многолетний опыт.Когда переплетается столько интересов и люди так истово ненавидят друг друга,но все же собираются вместе, можно гарантированно ждать какой-нибудьнеприятности.

До Нового года оставалось чуть больше семи часов. И никто вцелом мире не мог знать, что это последние часы жизни одного из постояльцевотеля, приехавших на новогодний бал в Вену. Об этом мог знать только убийца,уже готовивший свое преступление, и никто больше. Об этом начал смутнодогадываться Дронго, чувствующий, что восьмой столик окажется «проблемным», когдана новогодний ужин соберутся двенадцать человек, так непохожих друг на друга,но волею судеб оказавшихся вместе.

Он уговорил Джил спуститься к новогоднему ужину немногораньше. Официально все гости были приглашены к девятнадцати тридцати по местномувремени, но было понятно, что многие придут намного позже. Однако уже к восьмичасам он вместе с Джил и детьми спустился вниз, на второй этаж, где находилсяих столик. Нужно отдать должное расчетливым австрийцам. В отеле «Мариотт» былиспользован буквально каждый метр свободной площади. В кафе внизу все столикибыли сдвинуты таким образом, чтобы разместить на этой площади как можно большегостей. На втором этаже вокруг лестницы и на веранде тоже были расставленыстолики. Наиболее почетных гостей провожали в специальный зал на втором этаже.Там стояли столы, рассчитанные на двенадцать человек. Музыканты должны былииграть на площадке второго этажа, и место, оставленное для танцев, было такиммаленьким, что если бы все гости захотели одновременно танцевать, то просто непоместились бы на столь ограниченном пространстве. Повсюду были развешаныгирлянды цветных шаров, которые полностью закрывали обзор со всех сторон,создавая своего рода искусственные барьеры между столиками, находившимися наверанде.

В зале, где находился их пятый столик, уже были расставленыстолы с едой и размещены огромные экраны, на которых можно было видеть все, чтобудет происходить на веранде и на обоих этажах просторного холла отеля«Мариотт».

– Довольно необычно, – сказала Джил, оглядываясьпо сторонам. – Кажется, мы пришли первыми.

– Ну и прекрасно. Можем выбрать лучшие места, –кивнул Дронго.

Нужно отдать должное хозяевам. Пытаясь сэкономить на местах,они не выгадывали на еде, особенно в большом зале, где каждый из гостей заплатилдовольно большую сумму за свой ужин и присутствие на этом новогоднем балу. Настоликах была расставлена еда: от изысканных рыбных закусок до различных супов,горячих блюд и десертов.

За восьмым столиком пока никого не было. Минут через десятьнеожиданно появился Баграмов. Он деловито оглядел стол, почему-то поправилсалфетку и подозвал официанта.

– Разве здесь не указаны имена гостей? – строгоуточнил он по-немецки.

– Нет, – ответил официант, – гости могутрассаживаться в любом порядке.

– Это неправильно, – нахмурился Баграмов, –нужно поставить имена с табличками, чтобы каждый знал, где именно ему сидеть.

– Обратитесь к метрдотелю, – предложилофициант, – нам никто не говорил про таблички с именами. Посмотрите надругие столы, нигде нет табличек. Гости могут садиться так, как им нравится.

– Так не должно быть, – разозлилсяБаграмов, – где ваш метрдотель? Я сейчас с ним поговорю.

– Почему он так нервничает? – спросил Дронго,обращаясь к дочери. Она перевела ему разговор. Каждый раз, когда емуприходилось просить о помощи детей, он испытывал некоторое смущение, словнособственное несовершенство делало его несколько смешным в их глазах. И хотя онвладел английским, итальянским, турецким, фарси, с детства считал роднымиазербайджанский и русский, тем не менее незнание испанского, французского илинемецкого очень сильно мешало ему.