После возвращения в Осло Руфь не раз былаблизка к тому, чтобы все бросить и уехать домой. Тур, как и в Рождество,болезненно отнесся к ее отъезду.

Ей удалось уговорить Уве поставить телефон,чтобы она могла звонить домой несколько раз в неделю. Сначала от этого сталотолько хуже. Но вскоре Тур понял, что слышать голос мамы тоже важно. Для нихобоих. Через месяц-полтора он уже как будто смирился с тем, что мама живет вОсло, потому что она должна стать художником.

Он доверял ей свои тайны, которые как бусинкиперекатывались у него в голове. Вроде того, что он хочет купить самолет и летатьв воздухе. Или что его пожарная машина хорошо ездит и на трех колесах.

* * *

На летние каникулы Руфь сняла домик на берегув Хельгеланде и уехала туда с Туром. Она уже давно искала новых мотивов. Ноженщина на мостках напомнила о себе. Теперь она начала ходить по воде. И всегдабыла опасность, что она утонет.

Однажды вечером, уложив Тура спать, Руфьувидела ее на скале над их домом. Женщина была в красном купальнике и срезиновым спасательным кругом, с какими плавают дети.

Руфь начала делать наброски, и тогда женщинапредстала перед ней обнаженной с широким поясом на талии. Намыленные волосыторчали дыбом, как иголки на еже. Обычно она являлась Руфи поздно вечером илирано утром. А иногда и во сне. Это было как наваждение.

Но то лето выдалось дождливое, и у Тура здесьне было товарищей для игр. Руфь решила попросить у Уве разрешения пожить вместес Туром дома. Уве был в добром расположении духа и сказал, что ему это подходит— он как раз собирается надолго уйти в горы.

Когда они приехали, Уве был еще дома, и Руфь,смирившись с этим, покорно ждала его отъезда. Она лишь немного прибралась,слушая через окно радостный крик Тура, встретившего своего товарища.

Уве окликнул ее из спальни, и она вошла кнему. Обнаженный по пояс, он складывал вещи в рюкзак. Она видела, что он всееще позирует перед ней: смотри, мол, что потеряла.

— Мне надо сказать тебе одну вещь.

Она замерла в ожидании, Уве не поднимал глаз.

— Я хочу развестись, — сказал он, глядя нашкаф. Наступило молчание, и Руфь удивилась, что оказалась не

подготовлена к этому.

— Значит, ты нашел себе пару? — спросила она,удивляясь, как ему удалось произнести такую серьезную фразу, складывая в рюкзаквещи.

— Да, мы с Мерете решили пожениться. Хочу,чтобы у меня была нормальная жизнь.

— Она переедет к тебе сюда?

— Да, если захочет.

— Ты еще не говорил с ней об этом?

Наконец он поднял глаза, на его лице быланаписана неуверенность.

— Говорил — не говорил, какая разница, —уклончиво ответил он.

— А она знает, что Тур тоже живет здесь?

— Как она может этого не знать? — сердитобуркнул Уве, запихивая в рюкзак майки и носки.

Под загорелой кожей играли мышцы. Бицепсы,которыми он так гордился.

— Она тоже идет с тобой в горы?

— Да. Будем ночевать в палатке. Собираемсядойти до шведской границы.

— Как я понимаю, она женщина в твоем вкусе. Идавно вы вместе?

Он выпрямился и, не отвечая, улыбнулся ей вовесь рот. Руфь не понимала, что толкнуло ее. Но вдруг почувствовала себя такойже свободной, каким был Уве. И эта свобода заставила ее признать, что Уве —мужчина, способный внушить страсть. Он больше не отягощал ее совесть, он сталсвободной добычей. В том числе и для нее.

Ни о чем не думая, Руфь положила руки на егоголые плечи, и его растерянность доставила ей наслаждение. Ей была приятна силаего плеч, когда он жадно обнял ее. Пока Уве, закрыв глаза, целовал ее, Руфьиспытала экстаз свободы. И когда он опрокинул ее на кровать, она, всхлипнув,отдалась ему. Наконец-то она тоже стала частью его тайных приключений. Онаупивалась этим, и он, насколько она его знала, тоже.

Уве был нежен и сердечен, как никогда. И чтобы он потом ни вспоминал о ней, ей хотелось, чтобы он запомнил именно этотдень.

* * *

После возвращения в Осло Руфи казалось, чтоона ходит по улицам рядом с самой собой. Просыпается утром рядом с самой собой.Она была не в состоянии поддерживать дружеские отношения ни с кем в ДомеХудожника и не ждала от будущего ничего хорошего.

И даже радость от сообщения, что на Осеннюювыставку приняли две ее картины, длилась не дольше, чем она его читала. Руфьпо-прежнему часто посещала музеи и галереи, но и это не приносило ейоблегчения.

Однажды сырым холодным днем она увидела вНациональной галерее высокого человека в пальто. Он стоял к ней боком. Затылок.Щека. Неужели он?

В космосе летел звездный дождь с хвостом изсветящихся предметов. Белые и синие звездные туманности обожгли ей лицо изатруднили дыхание. Воздух сразу сгустился в дрожащий поток. Руфь помедлиламинуту, а потом решительно подошла ближе.

Он обернулся. Это был не Горм.

Она вышла на улицу и побрела наугад. Ноги самипривели ее к Дому Художника. Ей захотелось еще раз увидеть на стене своиработы, принятые на Осеннюю выставку, прежде чем их снимут

Какое-то время она надеялась, что ихкто-нибудь купит, но потом потеряла надежду. Сейчас на «Женщине в сухомбассейне» висела красная бирка. С бьющимся сердцем Руфь пошла в контору, чтобыузнать, кто купил ее картину.

— Какой-то немецкий галерейщик. Он купил двекартины и хотел бы познакомиться с художником, — сказала секретарша.

— А чья вторая картина?

— Обе твои.

— Ты хочешь сказать, что он купил обе моикартины? -Да.

— Тогда почему ты повесила табличку о продажетолько на одну? — Руфь глубоко вздохнула.

Секретарша что-то пробормотала в своеоправдание, но Руфь не поняла ни слова.

— Где он? Этот галерейщик?

— По-моему, он сидит внизу в кафе. Ты говоришьпо-немецки?

— Если понадобится, я заговорю ипо-итальянски.

Его пальто из верблюжьей шерсти лежало рядомна стуле. Пристальный взгляд — единственное, что Руфь заметила на первых порах.Когда они с секретаршей подошли, он встал, поклонился и поднес руку Руфи кгубам, словно она была королевской особой.

— August Gabe. Aber doch, sagen Sie AG."[35].

Секретарша ушла, и галерейщик поинтересовался,говорит ли Руфь по-немецки. Пришлось сказать, что она предпочитает норвежскийили английский.

С надменной любезностью он обнажил ряд белыхзубов. Не переводя дыхания, он сказал ей по-английски, что ее картиныинтересны, но не закончены, и одновременно попросил официанта принести ейбелого вина.