Пока он откровенно разглядывал ее, словно онабыла рисунком, сделанным тушью, он признался, что ему известно, что она второйгод учится в Академии и получила незначительную норвежскую премию за своюкартину на прошлогодней Осенней выставке. Наконец он сделал паузу, вежливоожидая, что она скажет.

Но Руфь не нашлась, что сказать, и он сообщил,что, по его мнению, она обладает определенным потенциалом, который можноразвить при интенсивных занятиях и еще более интенсивной работе.

Руфь покрылась испариной и спросила, почему онкупил ее картины.

— В поездках я всегда покупаю сувениры, —ответил он и легко, как бы нечаянно, коснулся ее руки.

Он попросил разрешения посмотреть ее другиеработы. Она ответила, что они разбросаны по разным местам: и в СевернойНорвегии, и у нее дома, и в Академии.

Ему захотелось завтра же посмотреть все, чтоесть у нее дома. В шесть часов, если это удобно? Записав ее адрес, он дал ейсвою визитную карточку и заспешил в какое-то другое место, оставив ее снедопитой бутылкой вина.

Руфь прочитала то, что было написано накарточке. Он и в самом деле оказался галерейщиком. У него были галереи вБерлине и Нью-Йорке.

Она пошла прямо домой и поднялась в своюкомнату. Ей не нужно было готовиться к приходу галерейщика, разве что спрятатьто, что раздражало ее самое. Потом она предупредила хозяев, что завтра к нейпридет немецкий галерейщик. Без этого обойтись было нельзя, посещения мужчинбыли категорически запрещены.

Хозяйка всплеснула руками, а ее муж улыбнулсяс отсутствующим видом.

Один из вариантов далматинца Руфь поставила напол прямо против двери. Она пыталась восстановить картину, которую купил Горм,ей не хватало этой картины. Но картина получилась другой. Не неудачной, простодругой. Глаза, выражение, цвет. Она была не такой хорошей, как первая, в нейбыло больше обреченности. Фон был розовый и холодно-бирюзовый. Поводок, словнокнут, взлетел вверх справа от тела собаки.

Написанное в последнее время Руфь тожевыставила. Это был вариант «Женщины в бассейне», где женщина была изображенасбоку. Руки и тело уже заняли нужное положение. Со спиной Руфь долго мучилась,но так и осталась недовольна.

В конце концов на женщине появились кракелюры"[36] и трещины, какна живой статуе.

Черная и белая плитка бассейна сложилась внесимметричный узор, словно разбитая шахматная доска. В половине бассейна, подмостками, воды не было, другая половина была полна до краев. Красный спасательныйкруг качался у бортика бассейна.

На дне лежала распластавшаяся собака, ногикоторой смотрели в разные стороны, словно собаку за вальцевали в плитку.

Третья картина, которую Руфь хотела показатьгалерейщику, представляла собой человека, летевшего по небу с церковнойколокольней в руках. Краски были чистые, отчего создавалось впечатлениепрозрачности и простоты.

АГ принес ей белые розы. Это смутило ивзволновало Руфь. У нее не нашлось достаточно большой вазы, и она взяла одну избанок из-под варенья, в которой у нее стояли кисти. Кисти разлетелись по полу,когда она хотела их вынуть.

АГ бросил пальто на стул и опустился наколени, чтобы подобрать кисти. У него были светлые вьющиеся волосы, которыеразделились на затылке, когда он наклонился. На макушке волосы были редковаты,но на затылке у корней вились густые завитки. Почему-то это произвело на Руфьгипнотическое впечатление.

Сквозь тонкую ткань пиджака проступали линииего спины. Пиджак, безусловно, был очень дорогой. Матовая поверхность ткани таки манила прикоснуться к ней. Когда он положил кисти на стол, утолки его губизогнулись в улыбке. На губах лежал легкий налет сластолюбия. Сколько емупримерно лет? Сорок?

Когда Руфь пошла к умывальнику, чтобы набратьводы, он следил за ней, словно боялся, что она исчезнет. От этого ее обдаложаром, и на душе стало тревожно. Она попросила его сесть на диван, и он наконецстал смотреть картины.

Он переворачивал и те, что стояли лицом кстене. В конце концов он прислонился к дверному косяку и спросил, можно ли унее курить. Она кивнула и дала ему пепельницу.

Пока АГ ходил по комнате и еще разпросматривал все тридцать четыре картины, он, словно драгоценность, держалпепельницу на ладони, при этом он ни разу не взглянул на Руфь. Если бы у неепод рукой оказалась газета, она успела бы за это время прочитать большуюстатью.

Потом он попросил разрешения снять пиджак, онаопять кивнула. Когда он стоял к ней спиной, держа перед собой картину, Руфьпоймала себя на том, что не спускает с него глаз. Она отвернулась и глотнулавоздуха.

АГ отставил к стене картину, изображавшуюобнаженную женщину с широким корсетным поясом на талии, и включил верхний свет.Он передвигал картины и вообще вел себя так, будто, кроме него, в комнатеникого нет.

Руфь сидела в плетеном кресле и пыталасьделать вид, будто ничего особенного не происходит. При ярком свете верхнейлампы она увидела большого паука, плетущего паутину между балкой и скошеннымпотолком.

Наконец АГ обернулся к ней и заговорил. Она непредполагала, что он окажется таким откровенным, таким безжалостным. Онкритиковал односторонность в выборе мотивов, назвав это манерной наивностью, нопохвалил ее смелость, композицию и живопись.

Он отобрал двенадцать или тринадцать картин и,поднимая одну за другой, рассуждал о фунте, о достоинствах живописи, цвете,композиции и сюжете каждой картины в отдельности.

Вскоре Руфь поняла, что ей хочется, чтобы онговорил как можно дольше. Голос. Рубашка, немного вздувшаяся с одной стороны,при верхнем свете давала зеленоватую тень.

Но вот он отвернулся от картин. Его глазасверкали. Он кивнул, словно подтверждая что-то, чего она так и не поняла. Да икак тут поймешь, когда он так смотрел на нее.

— Да! Все именно так, — подтвердил он нажестком, режущем слух английском.

Потом он бросил быстрый взгляд на часы, и онапоняла, что это конец.

Когда он уходил, хозяйка стояла на лестнице.Она поздоровалась с ним, быстро говоря что-то по-норвежски. АГ поздоровался сней вежливо, но сдержанно.

После его ухода хозяйка сказала с восхищением:

— Боже мой! Какой мужчина! Надо иметь большоемужество, чтобы носить такие длинные локоны!

Через три недели Руфь получила письмо, вкотором он предлагал ей место в мастерской в Берлине с августа следующего годаи возможность выставить пять своих картин, не считая новых, если они у неепоявятся.

Руфь набралась храбрости и позвонила ему,чтобы поблагодарить и сообщить, что принимает его предложение. Звук его голосавнушил ей страх, что он положит трубку раньше, чем она успеет сказать, чтоприедет. Он был слишком глухой и деловитый.