– Да. Мне надо с вами поговорить. Вы ведь в этом подъездеживете? Давайте пройдем к вам в квартиру.

– Ой, а можно на улице? Если я сейчас дома появлюсь, да ещес милиционером… И вообще у нас дома трудно вести серьезные разговоры.

– Хорошо, – кивнул Гоша, – можно и во дворе, на лавочке.

– Я вообще-то все уже сказала следователю, – сообщила Ира,когда они уселись на единственную свободную от дворовых бабушек скамейку. –Хорошо, что Инну выпустили. Это точно не она убила.

– Почему вы в этом так уверены? Вы с ней знакомы?

– Ну, по-соседски, – полсала плечами Ира, – один раз к нам впочтовый ящик их телефонный счет бросили, я занесла, поболтали немного. Потомоднажды Станислав Михайлович ключ оставил в замочной скважине снаружи. Яувидела, позвонила в дверь.

– Он был настолько рассеянным человеком? – удивился Мальцев.

– Я его совсем не знала. Но, наверное, был растяпой, еслимог так ключ оставить.

– Ира, расскажите мне, пожалуйста, что вы видели и слышалина лестнице в тот вечер.

– Ну, в общем, я уже рассказывала следователю.

– И все-таки давайте еще раз, подробненько, с самого начала.Вот вы стали спускаться по лестнице. Вы до этого сидели на подоконнике иливышли из квартиры?

– Я сидела на подоконнике, потом забежала домой на секунду,а потом спустилась вниз. Но, если уж с самого начала… Я еще раньше, видела, какСтанислав Михайлович выходил из дома в тот вечер.

– Во сколько это было? – быстро спросил Гоша.

– Около семи. Точнее сказать, не могу. Я шла из булочной,мать попросила хлеба купить. А он выходил из подъезда, в костюме, в галстуке,такой весь парадный, одеколоном от него пахло.

– Вы запомнили потому, что обычно он ходил в другом виде?

– Нет. Он часто надевал пиджак, но, знаете, с джинсами, стемной рубашкой или даже с футболкой. А чтобы вот так, при галстуке, это редко.

– Значит, он вышел из дома около семи, – задумчиво произнесМальцев, – и при полном параде.

– Да, около семи. А вернулся около девяти.

– И вы все это время сидели в подъезде?

– А где лее еще? – фыркнула Ира. – Во дворе бабки пристают,дома родители. Где ж еще можно спокойно пообщаться?

Мальцев вытащил сигареты, закурил.

– Можно мне тоже? – попросила Ира. – Я свои там, у ребят,оставила.

«Рановато тебе курить в шестнадцать-то лет», – хотел сказатьГоша, но раздумал, протянул ей пачку, щелкнул зажигалкой.

Девочка глубоко затянулась и тут же закинула ногу на ногу,томно прищурившись, выпустила дым из ноздрей, медленно повела плечами. Сигаретаделала ее взрослей и раскованней.

«Смешные они, – подумал Мальцев, – смешные и глупые. За товремя, пока они торчат по подъездам и подворотням, курят, пьют пиво и кадрятдруг друга, каждый из них мог бы по два языка выучить, компьютер освоить,банковское дело или еще что-нибудь полезное. Хорошо, что моему Сереже толькошесть и нет у нас пока этой головной боли с подъездами-подворотнями».

– Как вы думаете, тот человек, с которым Зелинскийразговаривал у лифта, вошел в подъезд вместе с ним? Мог он ждать, например, взакутке у подвальной двери?

– Нет, там никто не стоял. Я несколько раз бегала туда-сюда.Моя бабушка во дворе сидела, на лавочке. Я ей сначала кофту принесла накинуть.Потом она еще очки попросила. В общем, загоняла меня совсем. Если бы кто-тостоял в подъезде незнакомый, я бы заметила.

– Так, значит, они вошли вместе. И вы услышали обрывокразговора, когда спускались по лестнице.

– Да. Станислав Михайлович сказал: «Что за бред, откуда тытакой взялся…» Я дословно не помню, но что-то в этом роде. А тот… – девочканаморщила лоб под челкой, – подождите, он, кажется, что-то про ясность говорил,мол, люблю ясность, не надо усложнять… И еще Зелинский сказал: «Слушай, можетты псих?» Вот эту фразу я хорошо запомнила.

– А лицо того человека вы случайно не запомнили? – тихоспросил Гоша.

– Он стоял лицом к лифту, я видела его сзади и чуть-чуть впрофиль, но совсем мельком.

– Как он был одет?

– Обыкновенно, – пожала плечами Ира, – джинсы, рубашка скороткими рукавами.

– Рост, телосложение?

– Невысокий. Пониже Зелинского на полголовы. Худощавый, нокрепкий. Волосы короткие, скорее светлые, чем темные… Нет, я его совсем незапомнила.

– Молодой?

– Если бы я лицо видела… Но не больше сорока, это точно.Знаете, фигура, осанка… Да, скорее молодой.

– Вы сказали следователю, что почувствовали враждебностьмежду ними, напомнил Гоша.

– Да, мне показалось, они сейчас начнут друг другу мордубить. Прямо воздух сгустился.

Попрощавшись с Ирой Лукьяновой, Мальцев тут же вернулся вподъезд, поднялся на пятый этаж и позвонил в дверь квартиры Зелинских.

Инна встретила его в белом махровом халате до полу и в чалмеиз полотенца на голове.

– Отмываюсь от вашего КПЗ, – мрачно сообщила она, возвращаяМальцеву удостоверение, – до сих пор чувствую себя свиньей после ваших нар!Вопросы мне уже все задали, подписку о невыезде взяли. Что еще?

– Еще вопросы, Инна Валерьевна, – улыбнулся Гоша, –извините, служба.

– Ладно, проходите. Могу даже чаем угостить.

– Спасибо, не откажусь.

На кухне все сверкало стерильной чистотой. Инна Зелинская вхалате и в чалме из полотенца напоминала героиню какого-то рекламного ролика,но какого именно, Мальцев не мог вспомнить. Полные чувственные губы, кошачийразрез светло-карих глаз, тонкий, чуть вздернутый носик. Очень красиваяженщина.

Он сел на широкую деревянную лавку, дождался, пока хозяйканальет воды в чайник, включит его, усядется напротив, и только тогда задал свойпервый вопрос.

– Скажите, Инна Валерьевна, вы слышали, как ваш муж вернулсядомой в тот вечер?

– Слышала, как дверь хлопнула, и еще мне показалось, онразговаривал с кем-то.

– Во сколько это было?

– В девять, может, без трех минут девять… По ОРТ шел блокрекламы перед вечерними новостями.

– Вам показалось, что муле разговаривал с кем-то у двери.Второй голос был мужской или женский?