— Что с Яном? — подал голос Дамир. Тёма умолк, не зная, как ответить на глупый вопрос.

— А ты как думаешь? — процедил он. — Его вместе с Джо похитили ваши бандиты.

— Похитили? — охнула Ольга и посмотрела на мужа. — Это ты сделал?!

— Я думал, это ты, — изумился Дамир и обратился к Тёме: — И что ты от нас хочешь?

— То-то вы сами не знаете! — заорал Тёма, взмокший от гнева. — Сколько ты будешь издеваться над нами? Что нужно сделать, чтобы вы помогли? У нас нет больше денег, нечего отнять, разве что на колени встать могу…

— Прекратил визг и ответил на вопрос, — гаркнул Дамир. — Что ты от нас хочешь?

Тёма прикрыл динамик ладонью: «Ира, что дальше?» Женщина подошла к телефону и выскулила:

— Дамир, я молю вас, сжальтесь и помогите. Помогите.

Хассан не знал, что ответить, и повесил трубку. Через секунду он изменился в лице и обратился к старшему брату:

— Откуда они звонят?

— Ты думаешь, они врут? — испугалась Оля.

— Уверен, это ловушка.

— Отец, звонок поступал из дома Кильманов, — подтвердил Денис и показал экран смартфона.

— Даже если и так.

— Надо бы подъехать к ним, поговорить, — вслух стала размышлять Ольга. — Я позвоню отцу, спрошу. Может, он что-то знает.

— Папа, признайтесь, — умолял Денис, — неужели вы хотите причинить боль невинным людям? Пожалуйста, помогите им. Я прошу вас.

— Я сказал тебе, что мы здесь ни при чём, — процедил Дамир. — Обычно я не повторяю сказанное дважды.

Пока Денис молил, упрашивал и изгалялся, Ольга дозвонилась до отца и объяснила ему ситуацию. Андрей Васильевич издал победный рёв:

— Звонишь спасибо сказать, дочурка? Правильно, папа у тебя не дурак! Давно надо было закрыть этих бешеных псов в вольере. А то замахнулись на самого Вишневского, на дочь его, тю!

— Так это сделал ты? — ошеломлённая, Оля сползла по стене на пол. — Пожалуйста, скажи, что ты пошутил.

— Не стоит благодарности, — довольно кивнул Андрей Васильевич.

— Я и не собиралась тебя благодарить. Что ты наделал?! Да ты хоть знаешь…

— Я никому не дам в обиду свою дочь, — грозно сказал Андрей. — Если я вижу, что мою Оленьку обижают, я защищаю её, как могу. Гирехритин он в конверт положил, мерзавец! И после этого ты ещё их жалеешь!

Суббота убавила громкость динамика, чтобы Дамир ненароком не услышал про конверт с ядовитым порошком. Ей хватило выслушать одну трёхчасовую лекцию от разъярённого папаши неделю назад, и для неё было бы настоящим поражением признаться супругу, она что попала в капкан врага по своей глупости, недальновидности и доверчивости, чтобы теперь женщину отчитали во второй раз.

— Папуль, я не собираюсь объяснять, почему хочу освободить их. Просто помоги мне.

***

Кравченко получили от Дамира сообщение с адресом дома умалишённых и немедля выехали. Тёма ворвался в холл, взбежал по лестнице на второй этаж и принялся искать указанный в письме номер палаты. В коридоре сидела Ольга. Завидев вдалеке старого друга, женщина тут же встала и направилась ему навстречу. Лицо её выражало одновременно сочувствие и беспокойство, огромные тёмно-зелёные глаза были влажными от слёз.

— Привет, — пролепетала она.

— Ты ещё имеешь наглость здороваться с нами?

После некоторого замешательства Ольга ответила:

— Это не мы, Тёма.

— И я должен тебе поверить?

— Можешь не верить. Отправить Джо обратно в санаторий с клизмами?

— Ладно, допустим. Кто тогда?

— Если бы знала, сказала бы.

— Я никогда не поверю, что это не ваших рук дело. Но я рад, что в вас проснулась человечность. Спасибо, что помогли. — Артемий протянул Ольге руку, но тут же отдёрнул её и сухо кивнул головой в знак прощания. — Всего доброго.

— Тёма, подожди! Нам нужно поговорить.

— О чём поговорить?

— О том, что будет дальше, обо всех нас. Понимаешь…

— Оля, — перебил мужчина, — я знаю, что ты хочешь предложить. «Давай всё забудем и станем друзьями, как раньше». Я бы и сам не прочь помириться на мизинчиках и стереть из памяти то, что произошло между нами. Но что дальше? Неужели мы вот так просто сможем продолжить общение с людьми, готовыми предать нас?

— Мы вас не предавали! — с досадой произнесла Ольга. — Я бы никогда не пришла к вам в дом с угрозами, если бы ты не…

— Ты извиняешься не за причину, а за следствие. За то, что ты сделала или собиралась сделать, я могу тебя простить. Но за то, что ты по своей природе способна на низость, на предательство по отношению к людям, которые тебе доверяют, — увы, нет. А мы тебе доверились, Оль. Мы рассказали тебе о самом сокровенном, о том, чего никто не знал. Никто! Ты знала. Ты была нашим близким другом. Но стоило нам единственный раз в жизни поссориться, как ты решила, что имеешь право выдать наши тайны всему миру. Мало того! — ты вернулась обратно к человеку, которого не любишь, и настраиваешь его против нас: против людей, которым ты на него же и жаловалась! Не это ли самое настоящее предательство?

— Да я не собиралась…

— Собиралась! Языком-то мела. Не забывай, что именно мы помогли тебе пережить трудный период в жизни. Каждый раз, когда ты роняла слезинку, я прибегал к тебе и сидел рядом, и читал тебе сказки, и чай заваривал, и родителей твоих утешал. Я до сих пор храню твои тайны. Я бы и сейчас всё бросил, если бы узнал, что ты попала в беду. Но стоит ли мне теперь жертвовать хоть чем-то ради человека, который забыл про меня? Забыл про всё, что я для него сделал?

— Тёма! — умоляюще прошептала женщина.

— Нет. Прости, я очень хочу, но не могу. Если ты попросишь прощения у Яна, то он тебя простит и вы будете общаться дальше, как самые близкие люди на свете. И дети наши пусть встречаются. Я не буду тебя избегать, не подумай. Не буду вспоминать тебе старые обиды, устраивать патетических сцен. Я же не кретин. Я не держу на тебя зла, Оль. Но мы больше не друзья.

Тут из палаты в сопровождении санитарки вышла женщина с бледным лицом и безжизненными тёмно-синими глазами. Руки её были перевязаны бинтами и обработаны зелёнкой. Ещё недавно пылавшие алым румянцем мягкие щёки посерели и ввалились. Мужчина, появившийся в конце коридора на лестнице, выглядел примерно так же, только лицо его было в царапинах и синяках ввиду приступа истерии, а из кровавой макушки выдран клок волос. Оба были не люди — зомби. Изменения эти случились не из-за жестокого обращения санитаров — из недостатка любви. Эти отщепенцы