так тосковали друг по другу, что рвали на себе волосы и нарочно мучили глазные яблоки бессонницей и слезами. Обстоятельства впервые разлучили их дольше, чем на полдня, и у обоих началась сильнейшая ломка. Теперь, завидев друг друга вдалеке, Ян с Джоанной мгновенно ожили. Глаза их загорелись, и влюблённые с немым криком бросились навстречу друг другу. Они давились в объятиях, опустились на колени, целовались, едва не облизывались, кряхтели, задыхались, кусались, содрогались, пока их не разняли и не заставили спуститься на первый этаж за одеждой и документами. Ян взял жену за руку и повёл вниз по лестнице, глядел на неё, словно на гипнотический маятник, огромными преданными глазами, чуть не свалился по дороге — не думал даже смотреть под ноги. Ольга сопроводила их смятенным ревностным взглядом. У этих нищих юродивых было всё. Ян с Джоанной обречены были вызывать у публики устойчивое, навязчивое, туго сплетённое из восхищения, трепета и зависти чувство. Кто ещё мог так любить? Олин муж покидал дом и на три дня, и, бывало, на неделю, пропадая на деловых встречах и подписывая договоры — только позавчера возвратился после месячного отъезда, — она, как добропорядочная жена, плакала и тосковала по нему, но, безусловно, не до обмороков и припадков. Дни без Дамира не казались ей безотрадными или лишёнными смысла, час, проведённый без супруга, не виделся ей чудовищной ошибкой. Может, спокойная любовь и правильнее, но явно скучнее. Ольга мечтала сделать привязанность к супругу заметной, яркой, пламенно-безжалостной. А Яну с Джоанной ни к чему было стараться. Они жили так. Каждый раз Ольга наблюдала новые и новые грани человеческой любви и убеждалась всё сильнее, что любовь и есть бог. Единый, огромный, вездесущий, но для каждого свой, в неповторимом обличии. Возможно, Оля бы погибла в этой сумасшедшей калейдоскопной любви-буре, а Джоанна только от такой и выжила. Суббота не удержалась и искоса взглянула на Артемия Кравченко. Он смотрел брату вслед с той же тоской, но, заметив печальное лицо Субботы, вмиг оправился. Оля с Тёмой спустились на первый этаж. Внизу их ждал Хассан, как и обыкновенно, статный и мрачный.

— Мне жаль, что так вышло, — произнёс Дамир. Тёма разочарованно вздохнул и поблагодарил его.

— Мы на машине, можем подвезти, — сказал Хассан. — Садитесь, не на метро же вы поедете.

Тёма долго упирался, но выбора не было; зато через полчаса Кравченко уже были дома. Оля с Дамиром проводили их до самой квартиры, зайти в гости посчитали неуместным, их никто и не собирался приглашать. Расстались молча и быстро.

VII

Телефон Антона с семи утра разрывался от звонков и сообщений с поздравлениями. Но самый долгожданный звонок так и не поступил. Чипиров проверял чёрно-белый экран каждые пять минут. Ни одного сообщения от Таи. Он уже вернулся со служения, мама испекла торт, он задул свечи, получил подарки от Кравченко, Рената с Алисой забежали в гости, потом Костя Кильман зашёл на чай, приближались сумерки. И вдруг:

— Тоша, с днём рождения.

— Таечка, как я рад тебя слышать, спасибо! — юноша потёр вспотевшую шею. — Я весь день ждал твоего звонка.

— Занят сегодня?

— Нет, я как раз собирался…

— Через полчаса подъеду на такси. Запрыгнешь, и поедем праздновать.

Антон залетел в душ, рванул к шкафу, выбрал лучшую рубашку, погладил брюки, уложил водой чёлку и спустился во двор. Такси подъехало минута в минуту, и Антона с Таей привезли в место, где худые студенты в отглаженных фартуках носились с подносами вокруг дородных стариков в галстуках. Тейзис усадила именинника за лучший стол, села напротив. На ней было слишком откровенное платье: глубокое декольте, открытые плечи; юбка в пол имела справа такой большой разрез, что был виден борт чулка. Антон не знал, как на это реагировать, поэтому старался смотреть только ей в глаза. Но и взгляд её кричал о том же: «Ты в моей власти, Антон». На пятой минуте свидания юноша принял решение вовсе опустить глаза и более их не поднимать.

После ужина в ресторане Тая увлекла юношу обратно в такси, и они доехали до гостиницы. По словам девушки, номер «люкс» был главным подарком. В номере у них состоялся долгий откровенный разговор, состоявший из признаний в любви со стороны Антона и тяжёлых вздохов со стороны Тейзис. Потом девушка выпила вина и утомлённо проговорила:

— Ладно, так и быть.

Она расстегнула платье и обнажила упругую полную грудь. Это была дива, сошедшая с полотен Стива Хэнкса, чистейшее в своей сути прекрасное женское начало. Антон застыл в растерянности.

— Иди ко мне, — шепнула Тейзис. — Ты это заслужил.

Юноша, прежде стыдливо отводивший взгляд при виде женского тела в учебнике анатомии, теперь не мог оторвать глаз от магической красоты богини Хатор. Впервые сознанием его завладело вожделение, с которым он жадно осматривал зеленоглазую красавицу. На мгновение он представил, что Тая была не в чёрном вечернем платье, а в белом, подвенечном, что это их первая брачная ночь, которая принадлежит только им и больше никому. Он представил, как Таечка снимает дрожащие от летнего ветра кружева, и грудь её, круглая, мягкая, тёплая, белейшая, вздымается от трепета и волнения, а Антон, теперь уже законный муж, с наслаждением трогает и целует её, думая лишь о том, что однажды этой грудью женщина будет кормить их дитя. Юноша, окончательно раскрасневшись, закрыл лицо ладонями:

— Ох, Тая, пожалуйста, прости меня. Я не должен был видеть, извини, извини…

— Антон, расслабься. Убери руки от лица.

Молодой человек замотал головой.

— Я не могу, Тая, это неправильно. Я не прощу себе, если пойду на этот грех. Я люблю тебя, моя дорогая и милая, больше всего на этой земле люблю тебя и бесконечно уважаю, поэтому не могу опозорить твоё тело, как другие до меня. И своё тело я берегу.

— Для чего бережёшь? — нетерпеливо бросила Тая.

— Ты ведь знаешь. Для той самой.

— А я, получается, кто?

Антон встрепенулся и поднял глаза на девушку.

— Ты та самая, конечно, Таечка! Я никого уже не полюблю так сильно, я знаю это. Я весь твой, клянусь тебе, клянусь перед Богом.

— Ты что, издеваешься надо мной? — с досадой выкрикнула Тейзис и поджала дрожащую нижнюю губу. — Раз ты мой, так иди ко мне.

Антон натянул мятый рукав кофты на запястье и робко выдавил:

— Не могу… Не сейчас.

— Какая разница, сейчас или позже? Ты представляешь, как это унизительно? Я отдаюсь тебе, а ты не берёшь! Ты вообще любишь меня?

— Обожаю, — вздохнул он и вдруг осёкся. — А ты