Они спускаются быстро. Под ногами хлюпает и чавкает сырая высокогорная тундра. Скоро должны начаться кусты, а затем и деревья. Вон там внизу уже видны острые пики елей и тупые вершины сосен.

До места стоянки шли еще часа два. Стоянка – это бывший стан геологической партии, где жили рабочие, которые в этом логу били шурфы. Здесь стоят две рубленые избушки для жилья и одна под взрывчатку. Сейчас все здесь заброшено: разведка сделала свое дело и ушла в другое место.

Правда, трудилась она недавно, так как до сих пор осталась в ручье огромная кастрюля с пакетами масла, утопленная полностью в студеную воду высокогорного ручья, а в самой избушке, оказалось, есть даже кое-какие консервы, да под столом стоял огромный фанерный ящик, наполовину забитый пачками папирос. Но ни Костя, ни Владислав не курят, поэтому эта находка для них бесполезна, как, например, для неандертальцев золотая монета: купить на нее ему негде и нечего.

В этот день они только устраивались «на постой». Из трех срубленных избушек две были рассчитаны под жилье, а третья – под взрывчатку. В этой третьей избушке остались консервы в стеклянных банках. Это в основном различные закуски и борщевые приправы. В одной из избушек нашли остатки муки, на чердаке – спальники. В общем, здесь жить можно. Вечером перетопили немного масла и пустили его на блины, которые сделали из запасов муки.

Так же неплохо устроились и со спальниками на ночь вместо матрасов; залезать же в них не рискнули. Да в этом и не было нужды, в избушке было тепло.

На следующий день пошли маршрутом вниз по ручью, спустились по нему примерно километров на десять. Ручей зарос кустарником. Высокая трава не дает возможности быстро двигаться, из-за нее не видно скрытых ям, канав или валежин под ногами: можно врезаться в яму, зачастую глубокую. По дороге ловили хариуса. В этом ручье он был откормленным. Вернулись из маршрута рано, еще до сумерек.

Еще один маршрут на перевал, что находился по правую сторону от ручья.

Здесь они обнаружили интересную дорогу: серпантинкой вверх по склону шла широкая лошадиная тропа, аккуратно обложенная по сторонам стенкой из камня, для защиты от снега зимой и летом от ливней. Здесь давно, еще до войны, проводилась добыча какого-то сырья. Тропа сделана на совесть, и, похоже, по ней поднимались на перевал сотни раз лошади с грузом.

А вот и то, что, естественно, должно было остаться от тех старых разработок: шурфы, канавы и даже небольшие карьеры. Все давно поросло не только травой и кустарником, но и тридцатилетним лесом.

Здесь когда-то, по словам Владислава, использовался самый дешевый на земле труд, труд заключенных, на которых государство тратило минимальные затраты, только на поддержание жизни.

Владислав идет и постукивает молотком. Эта привычка у всех геологов. Со стороны же это выглядит так, как будто человеку дали в руки молоток, и он колотит им налево и направо, потому что есть молоток, и он для этого сделан.

Вечером же, усталые, они забрались в спальники. И Владислав устроил очередной ликбез Косте о том, для чего они отбирают образцы кварца, к тому же с такой большой площади, по всему Хабаровскому краю.

– Затем поедем в Приморский край. Там тоже надо провести такую же работу, – уже засыпая, пробормотал Владислав.

* * *

Через неделю, отработав участок, они вернулись назад в старательскую артель тем же путем, как и уходили, через перевал. Перед отъездом из артели помылись, попарились в местной баньке старателей. Вечером в избушке выпили, завершая очередной участок, а утром, на другой день, выехали в обратный путь до станции Дуки и снова на «татре». Сидели в кузове на железных бочках с касситеритом. Медленно переваливаясь с боку на бок, «татра» выползла из лога, в котором стояла и шумела добычливая старательская артель. Впереди появилась Амгунь, ее широкая долина, с множеством рукавов, окаймленная невысокими пологими хребтами.

Стоял теплый августовский день. Такие дни бывают только в августе, когда лето уже истомилось буйствовать и цвести. Природа набрала силу, почувствовала ее и свою усталость. Август можно сравнить с женщиной уже в годах, полной женской силы, понявшей смысл жизни… Так кое-где в зелени блеснет золотом желтый лист, как преждевременная седина, и снова расстилается зеленое море тайги, ласкающее взор.

Тайга! С чем ее можно сравнить?.. Да, пожалуй, ни с чем, да и не к чему сравнивать. Все равно не найти ей равного по масштабам, красоте и силе.

Владислав родился и вырос рядом с ней, с тайгой. Именно рядом, а не в тайге прожил двадцать лет рядом и только изредка касался ее, как робкий влюбленный, которого тянет к любимой и в то же время он не понимает ее. Она для него существо потустороннее, неземное. И вот уже много лет он не живет даже рядом с ней, с тайгой. Иногда приезжает к ней в гости: посмотреть на свою первую, последнюю и уже далекую любовь. Уже появились морщины, седые волосы, блестит лысина от чрезмерного жизнелюбия и усердия, а все равно что-то всегда тянет туда, в тайгу. От нее он уезжает спокойный, грустный и немного огорченный от того, что меняется и она тоже… А он-то думал, что она неизменна, вечна, как память о юности. А может, его тянет к ней и в то же время разочаровывает, его прошедшее детство и юность… Их уже не вернешь!.. Время! Ты самый жестокий палач, который когда-либо существовал! Ты откровенно и с цинизмом обнажаешь невозвратность прошлого. Зачем людям дана память?.. Это наказание за их прошлое, настоящее и будущие, за несовершенные еще грехи!..

Все смертны: и гении, и подлецы. Тайгу люди считали вечной, безвременной. И в этом, как всегда, ошиблись. Последнее столетие показало, что ничего нет вечного: ни земли, ни солнца, а тем более тайги или человека. Жестокий век, и в этом ты жесток тоже!..

Полдня тряслись на пятитонных бочках с касситеритом, которые от качки постепенно сползли к одному борту кузова, несмотря на то что в кузов набросали старые автомобильные шины, чтобы они мешали бочкам ездить по кузову. Ну да, а чем удержишь пять тонн касситерита в каждой бочке, да еще на такой ухабистой дороге?

Остановились у развилки дорог: одна уходила вниз к реке, другая вела к метеорологической станции. Здесь надо было захватить несколько человек, подвести до лагеря лесовиков. Владислав и Костя спрыгнули с машины и, чтобы скоротать время, пошли собирать малину, густые заросли которой тянулась вдоль дороги.

Вскоре подошли те двое попутчиков. Владиславу и Косте посигналили от машины. И они трусцой побежали к машине, запрыгнули в кузов.

«Рыжик!»…

Да, это была она и еще женщина лет тридцати. Они приезжали на станцию в баню, помыться.

У «Рыжика» еще не просохли волосы, голова замотана полотенцем, ясные темно-коричневые глаза, свежее, чистое лицо и много больших веснушек.

– Вот так встреча! – воскликнул Костя.

– Здравствуйте!..

Они разговорились, как старые знакомые.

На следующей остановке, в лагере лесовиков, где «Рыжик» жила со своими коллегами, она пригласила Владислава и Костю к себе на чай, в небольшой домик.