Соседи между тем продолжали стоять в дверях, вытянули шеи ираскрыли рты, как гуси. Бородин положил трубку и вопросительно взглянул наЕвгению Михайловну. Она широко улыбнулась и, сложив ладони рупором, прокричала:

— Все в порядке! Ничего интересного! Соседи закивали испрятались в своей комнате.

— Они милые люди, — сообщила Евгения Михайловна, — ночрезвычайно любопытные. Оба почти глухие, телевизор включают так громко, чтонам с сыном приходится вставлять затычки в уши, из-за этого мы тоже глохнем иорем, если хотим что-то сказать друг другу. А с паспортными столами вы отличнопридумали. Надеетесь опередить ФСБ?

— Надеюсь, — признался Бородин, — если их возьмут, мне будетсложно их допросить по моему делу, придется либо рассчитывать на любезностьподполковника Свиридова, либо обращаться к начальству. А не хочется.

На чистенькой просторной кухне было два холодильника и двастола. Евгения Михайловна включила чайник, принялась доставать пластиковыебаночки с едой, нарезать хлеб. Бородин между тем рассказывал ей о несчастнойалкоголичке Марине.

— Теперь есть словесный портрет, — произнес он печально, —но лицо настолько неприметное, что с таким же успехом по этой ориентировкеможно разыскивать мужчину с плаката по пожарной безопасности.

— Картинка у вас с собой? — быстро спросила ЕвгенияМихайловна.

— Разумеется. Несколько экземпляров таскаю в портфеле, каксентиментальный американец фотографии любимого семейства.

— Сегодня же поеду в клинику и дам Люсе, скажу, опятьвстретила Руслана и он просил передать ей его портрет, — она взяла фоторобот вруки, — да, действительно, совершенно плакатная физиономия, и никаких особыхпримет.

— Почему он не убил проститутку пять лет назад, оставилживую свидетельницу? — задумчиво спросил Бородин, вернувшись в кухню. — Почемувдруг исчез из квартиры? Когда он уходил, уже знал, что не вернется, иначе врядли забрал бы магнитофон, кассеты, африканские маски. Для всего этого нужнабольшая сумка либо чемодан. Допустим, кто-то ему позвонил, сообщил нечтоважное, и он удрал. Но в квартире не было телефона.

— Розетка была?

— Вот этого я не знаю. Думаете, аппарат он тоже могприхватить?

— Конечно. Но это в принципе уже не важно — ЕвгенияМихайловна поставила на стол тарелки, выложила баклажановый салат в прозрачнуюмиску, — он мог уйти просто потому, что ему стало скучно мучить полумертвуюдевушку. Надоело, и все. Она уже ничего не чувствовала, она ведь сказала, чтоон все время смотрел ей в глаза, пока истязал. А когда эти глаза пересталивыражать что-либо, он потерял интерес к жертве.

— Допустим, — кивнул Бородин, — но почему он оставил живуюсвидетельницу?

— Во-первых, мог не заметить, что она еще жива. Во вторых,он наелся. Нажрался, понимаете? Получил свою дозу удовольствия и ошалел, неподумал о том, чтобы заметать следы. Ну, неохота ему было об этом думать. Ведьбольшинство известных маньяков не заметало следов. Просто бросали растерзаннуюжертву в лесу или еще где-то, более того, многие потом признавались, что имбыло особенно приятно представлять себе лица людей, которые найдут жертву.

— Мертвую жертву, — напомнил Бородин.

— Но убитую не ради молчания, а ради удовольствия.

— Иными словами, вы считаете, он болен?

— Да, конечно. Если ваша пьянчужка не обозналась.

Илья Никитич застыл с вилкой у рта. Кусок рыбы соскользнулназад, в тарелку. Он не стал говорить, что фоторобот уже был показан младшемулейтенанту Телечкину. Коля долго, мучительно вглядывался в картинку, печальновздыхал и наконец сообщил, что получается пятьдесят на пятьдесят. Может, этотот самый убийца с черепами и свастикой, а может, совсем другой человек. Вотесли бы увидеть его живого, тогда да, не ошибешься. А фоторобот — вещьприблизительная.

— Я понимаю, вы устали натыкаться на тупики, — улыбнуласьЕвгения Михайловна, — ведь маска черта тоже оказалась выдумкой?

— Откуда вы знаете? — глухо кашлянув, спросил Бородин.

— Мне так кажется. Вы специально отправились в магазин,отыскали эту пакость, купили, потом натянули на голову. Это было в некоторомсмысле актом отчаяния. Дело зависло, убийца гулял на свободе, Люсе становилосьвсе хуже, начальство настаивало, что в этом убийстве нет судебной перспективы.Вам надо было как-то действовать, вы понимали, что это только иллюзия движения,но не могли стоять на месте. Верно?

Бородин молча кивнул и наконец отправил в рот кусок рыбы.

— Должна вам сказать, — продолжала Евгения Михайловна, —когда я рылась в словарях и энциклопедиях, искала всяких идиотских Лоа, Бака,Маман Бригит, мне тоже казалось, что я занимаюсь совершенной ерундой, напраснотрачу ночь. Единственное разумное объяснение — надо что-то делать! Ну хорошо, яоткопала, что вся эта нечисть проживает в африканской религии вуду. Такимобразом, мне стало известно, что некие люди, окружавшие Люсю, увлекаются моднойгадостью, играют в игры, для человеческой психики весьма опасные. Ну, и чтодальше? Разумеется, все это в десять раз страшнее оттого, что происходит всемейном детском доме или в многодетной семье с усыновленными сиротами.

Бородин поднял палец и пробормотал что-то, глаза его приэтом широко, выразительно распахнулись.

— Что, простите?

— Африканские маски! — прошептал он, дожевав салат. — Она необозналась! В квартире, где ее мучили, стены были увешаны страшными масками. Ион забрал их с собой, когда ушел.

— Да что вы так волнуетесь? — пожала плечами ЕвгенияМихайловна. — Уже сегодня к вечеру мы будем знать точно, он это или нет.

— От Люси? — Бородин грустно улыбнулся. — А вам не кажется,что это тоже иллюзия движения? Дело пятилетней давности безнадежно зависло,хотя жертва осталась жива, и она, в отличие от Люси, была нормальным, дееспособнымсвидетелем.

— Илья Никитич, вы что, забыли про близнецов и про взрыв?

— Конечно не забыл. Но мало ли женщин, которых называют«мама Зоя»? Имя достаточно распространенное.

— Скажите еще, что у нас полным-полно многодетных семей,увлекающихся вуду и черной магией, — Евгения Михайловна закурила, — знаете,почему он убил Лилию Коломеец? Она приезжала навещать Люсю и сталасвидетельницей какой-нибудь ритуальной мерзости, естественно, захотела забратьоттуда девочку, возможно, пригрозила, что предаст все огласке.

— Нет, погодите, — Бородин помотал головой, — вы только чтосами сказали, он маньяк. Зачем ему мотив?

— Илья Никитич, ну вы же опытный человек. Вы знаете, чтосерийники практически всегда признаются дееспособными. От нормальных людей ониотличаются тем, что убивают спокойно и с удовольствием. Некоторые психиатрыопределяют это как моральную идиотию. Ну что мы с вами головы себе морочим?Ведь ясно, он убил бомжиху потому, что она его видела. И на младшего лейтенантапокушался тоже не просто так, не ради удовольствия. Бомжихе он нанесвосемнадцать ударов, поскольку у него была такая возможность. Думаю, за этимстоит не только его личный кайф, но и ритуал. А с лейтенантом ему было не доритуала. И проделал он все весьма толково, у всех возникла иллюзия, чтоТелечкина сбила машина. Он сумасшедший, но вовсе не дурак. Ну что, вы нераздумали пить кофе? Или все-таки чай?