инженера на десять лет сослали, а три года прошло — встретила его в трамвае, выпустили за хорошее поведение. Потому что у нас своё государство: сами сажаем — сами выпускаем… Ты ещё молодой…»

В 1924 году Николай Эрдман сочинил свою первую большую сатиру «Мандат» для театра В. Э. Мейерхольда. По ходу действия её герой — советский обыватель Гулячкин (его играл Эраст Гарин) — выписал себе мандат с такими исключительными полномочиями, что стал бояться сам себя. После чего заявил, что с таким документом он «всю Россию перестреляет!»

Комедия шла в ГосТиМе в течение пяти лет с ошеломляющим успехом: только за первый год постановки зрители увидели её 100 раз. Э. Гарин вспоминал о разительных изменениях в восприятии публики отдельных сцен, особенно когда его персонаж произносил в зал ставшую афористичной реплику: «Мамаша, если нас даже арестовывать не хотят, то чем же нам жить, мамаша? Чем же нам жить?»

При этом надо сказать, что повседневная деятельность чекистов была не менее насыщена, чем её такое активное сценическое воплощение.

Генеральный комиссар госбезопасности Г. Г. Ягода сказал участникам одного из совещаний афористичную фразу: «Разведчиком надо родиться, как поэтом».

Общество пока ещё без истерического восторга, вполне адекватно, но с глубоким пониманием воспринимало практически ежедневную информацию в газетах о приговорах по резонансным делам вредителей, шпионов и саботажников. Огромный пропагандистский эффект имели открытые судебные процессы Трудовой крестьянской партии, Промышленной партии, меньшевистского «Союзного бюро», по Шахтинскому делу и др.

Судебный процесс по обвинению 49 вредителей, которые в Шахтинском районе Донецка организовали террористическую организацию, тоже проходил в Москве 18 мая — 5 июля 1928 года и тоже был феерически масштабным. На следующий день после оглашения обвинительного приговора во всех центральных газетах, в том числе в «Комсомольской правде», было напечатано стихотворение Владимира Маяковского «Вредитель»:

Прислушайтесь,

на заводы придите,

в ушах —

навязнет

страшное слово —

«вредитель» —

навязнут

названия шахт.

Пускай

статьи

определяет суд.

Виновного

хотя б

возьмут мишенью тира…

Меня

презрение

и ненависть несут

под крыши

инженеровых квартирок.

Мы отдавали

им

последнее тепло,

жилища

отдавали, вылощив,

чтоб на стене

орлом сиял диплом

им-пе-раторского училища.

В голодный

волжский мор

работникам таким

седобородые,

доверясь по-девически,

им

отдавали

лучшие пайки:

простой,

усиленный,

академический!

Мы звали:

«Помогите!»

И одни,

сменив

на блузу

щёгольскую тройку,

по-честному отдали

мозг и дни

и держат

на плечах

тяжёлую постройку.

Другие…

жалование переслюнив,

в бумажник

сунувши червонцы,

задумались…

«Нельзя ли получить

и с них…

доллары

в золоте

с приятным,

нежным звонцем?»[91]

(Маяковский В. В. Вредитель)

В 1924 году в секретном циркуляре ОГПУ выделялись три основные категории подозреваемых и критерии, по которым следовало их устанавливать:

1. Политические партии и организации:

— все бывшие члены дореволюционных политических партий;

— все бывшие члены монархических союзов и организаций;

— все бывшие представители старой аристократии и дворянства;

— все бывшие члены молодёжных организаций (бойскауты и др.);

— все националисты любых оттенков.

2. Сотрудники царских учреждений:

— все сотрудники бывшего МВД, секретные агенты охранки и полиции, все чины пограничной стражи и т. д.;

— все сотрудники бывшего Минюста, все члены окружных и уездных судов, судьи, прокуроры всех рангов, мировые судьи, судебные следователи и исполнители;

— все без исключения офицеры и унтер-офицеры царских армии и флота.

3. Тайные враги Советской власти:

— все офицеры, унтер-офицеры и рядовые Белой Армии, других белогвардейских формирований, различных повстанческих отрядов и банд, в том числе и амнистированные Советской властью;

— все гражданские сотрудники центральных и местных органов белогвардейских правительств;

— все религиозные деятели;

— все бывшие купцы, владельцы магазинов и лавок, а также «нэпманы»;

— все бывшие землевладельцы, крупные арендаторы, богатые крестьяне, использовавшие в прошлом наёмный труд;

— все бывшие владельцы промышленных предприятий и мастерских;

— все лица, чьи близкие родственники находятся на нелегальном положении или продолжают вооружённую борьбу в рядах антисоветских банд;

— все иностранцы независимо от национальности;

— все лица, имеющие родственников или знакомых за границей[92];

— все члены религиозных сект и общин;

— все учёные и специалисты старой школы, особенно те, чья политическая ориентация не выяснена до сего Дня;

— все лица, ранее подозреваемые или осуждённые за контрабанду, шпионаж и т. д.

Понятно, что такой творческий подход не мог не спровоцировать массовых обвинений представителей научной и культурной интеллигенции в контрреволюционной деятельности. Только по одному делу Трудовой крестьянской партии было арестовано 1296 человек, включая выдающихся учёных-экономистов: Н. Д. Кондратьева, возглавлявшего Конъюнктурный институт Наркомата финансов (когда-то он был заместителем министра продовольствия во Временном правительстве), профессоров Н. П. Макарова, А. В. Чаянова[93], всемирно известного генетика Николая Ивановича Вавилова. Подозреваемым по этому делу проходил М. И. Калинин. Ему повезло больше остальных, однако протоколы с показаниями обвиняемых против «всесоюзного старосты» по распоряжению И. В. Сталина разосланы всем членам ЦК и ЦИК «для сведения».

Когда 10 марта 1928 года газета «Правда» вышла с передовицей «Об экономической контрреволюции в угольной промышленности», в этом же номере было опубликовано заявление прокурора Верховного суда СССР «О раскрытии контрреволюционного экономического заговора». Так начинается первый инсценированный процесс по делу об экономической контрреволюции в Донбассе. За день до этого председатель Совета народных комиссаров СССР и одновременно — Совета по труду и обороне СССР А. И. Рыков выступает с речью «Хозяйственное положение СССР» на пленуме Московского совета, в которой обвиняет в саботаже и вредительстве большую группу руководителей угольной отрасли Украины. Расследование дела осложняется тем, что незадолго до процесса в посёлке Шахты местные шахтёры устроили манифестацию, её 10 000 участников выдвигали не только экономические, но и политические требования. После митинга перед зданием местного ОГПУ начиналась забастовка. Расследование происшествия вёл секретный отдел Харьковского ОГПУ, который возглавлял В. М. Горожанин. Прокуратура РСФСР посчитает работу харьковских чекистов недостаточно эффективной — этот эпизод Горожанину вспомнят при его аресте в 1938 году. Следователь по важнейшим делам при прокуроре РСФСР Эммануил Левентон, который ведёт предварительное следствие, написал специальный рапорт по этому поводу. 82 человека, которые проходили по делу, были осуждены во внесудебном порядке, 53 обвиняемых участвовали в публичном процессе, который впервые проходил в Колонном зале Дома Союзов.

Твердь, твердь за вихры зыбим,

Святость хлещем свистящей нагайкой

И хилое тело Христа на дыбе

Вздыбливаем в Чрезвычайке[94].

(Мариенгоф А. Б.)

Надо