ему придётся объяснить, как всё произошло. Я бы удивился, узнав, что его просто-напросто пичкали всей этой информацией, за которую потом осудили.

— В одном можно быть уверенным: его пичкали таблетками, — говорю я.

— Да, ну да… не спорю, он принимал разные лекарства, но я не могу судить о том, насколько сильно они на него влияли.

— Врачи считают, что дозы значительно превышали норму. Он был закоренелым наркоманом. Даже на записях следственных экспериментов он то и дело говорит: «Мне нужна ещё таблетка “Ксанора” — пусть будет передозировка, мне плевать».

— Скорее всего, он принимал слишком много таблеток. Он был в таком ужасном состоянии, что ему пришлось обратиться за помощью. Так мы это воспринимали. Правильно или нет — другой вопрос…

Раз уж речь зашла о терапии и препаратах, я спрашиваю ван дер Кваста: как быть с тем, что Квик вообще ничего не помнил ни о детстве, ни об убийствах? Все эти воспоминания были вытеснены из его сознания, а затем восстановлены. И что думает ван дер Кваст о теории объектных отношений и терапии Биргитты Столе?

— Вот тут я полон скептицизма! Для меня не имели значения все эти методы и механизмы, я руководствовался исключительно фактами. Это скорее рабочие инструменты при расследовании дела. А применять разные техники, например, когнитивные методы допроса… Почему бы не попробовать?

— Вы слышали об иллюзорном Симоне?

— Да, и о нём тоже. Есть ведь фрейдисты со своими представлениями. Задача Биргитты — профессионально отстоять свою точку зрения. Правда, для меня как для прокурора это никогда не имело значения.

— Но ведь это имеет значение при оценке рассказа Квика?

— Да, есть вероятность, что… я не в курсе, о чём они говорили на сеансах и не могу в это вмешиваться.

— Но ведь на самом деле вы в курсе!

— Да, но я не очень в этом разбираюсь. Повторю: для меня их методы не имели значения. Мне было важно, что из этого получится.

Прокурор Кристер ван дер Кваст использовал образы, которые возникали в сознании Квика на психотерапевтических сеансах, в качестве основы для возбуждения уголовных дел об убийствах, однако сейчас он заявляет о своём «крайне скептическом отношении» к вытесненным воспоминаниям, пробудившимся в ходе терапии. Совершенно очевидно, что он не хочет иметь ничего общего с тем, что можно считать «психологическими фокусами».

— Я утверждаю, что приговоры были вынесены на основании неопровержимых фактов. Для меня оскорбительны заявления о том, что мы якобы поверили Квику, основываясь исключительно на каких-то там психологических теориях. Или что мы сознательно использовали ситуацию, чтобы получить доказательства. Это чушь!

Интервью продолжается. Мы говорим о каких-то деталях, спорим о трактовках и оценках. Позже Кристер ван дер Кваст опишет нашу встречу как «четырёхчасовой допрос». Интервью и правда длилось именно столько. Под конец мы оба совершенно измочалены. Ван дер Кваст говорит, что ему в этом деле больше не нужно занимать какую-либо позицию. Но он предупреждает о рисках, которым могу подвергнуться я:

— Я бы на вашем месте был очень осторожен и не стал хвататься за ту или иную версию, которую Квик выдвигает по непонятным причинам.

— Спасибо за совет, — вежливо отвечаю я.

— Он умеет манипулировать, — поясняет ван дер Кваст.

Ларс Гранстранд убирает свои лампы, штативы и провода и выходит из кабинета. Я же остаюсь и болтаю с ван дер Квастом ещё целый час. Я понимаю: нам обоим есть что терять. В данный момент я полностью уверен в непричастности Стуре Бергваля к восьми убийствам и чувствую, что готов продемонстрировать материал, который мне удалось собрать. Но что делать с шестью единогласно вынесенными судебными приговорами, канцлером юстиции и главным прокурором, руководителем отдела по борьбе с коррупцией? Я подвергаю сомнению их авторитет. В конечном итоге кто-то точно пострадает — либо я, либо ван дер Кваст. Одному из нас не удастся достойно выкрутиться из этой ситуации.

Судя по всему, ван дер Кваста одолевают похожие мысли.

— И что дальше? Он будет сидеть в камере и рассказывать о своей невиновности, заявляя, что всё придумал?

Я подтверждаю: именно это Стуре Бергваль, видимо, и скажет в моём документальном фильме.

Затем мы сходимся на том, что на многие вещи смотрим по-разному, и на этом прощаемся.

Интервью с адвокатом

Томаса Квика признали виновным в шести убийствах, когда адвокатом был Клаэс Боргстрём. Правда, многие заявляли, что Боргстрём, вместо того чтобы защищать Квика, пренебрегал своими обязанностями и не пытался объективно изучить доказательства, представленные прокурором Кристером ван дер Квастом.

А ещё Боргстрём получил несколько миллионов за то, что засадил своего клиента за решётку, — и этот факт многие, разумеется, тоже считали возмутительным. Возможно, была причина, по которой адвокат постоянно принимал сторону судей и более агрессивно, чем кто-то другой, нападал на любого, кто осмеливался критиковать ход расследования.

14 ноября 2008 года после обеда я устроился в неприглядном кафе недалеко от стокгольмской площади Норра-Банторьет. Я жду двух часов: именно тогда должно начаться моё давно запланированное интервью с Клаэсом Боргстрёмом.

Не знаю, успел ли Кристер ван дер Кваст сообщить Боргстрёму, что Стуре Бергваль отказался от признаний в убийствах. Чтобы не начать болтать с Боргстрёмом о несущественных мелочах и не сообщить новости раньше времени, я отсиживаюсь в кафе, пока Ларс Гранстранд настраивает свет и устанавливает камеру. Когда я приду в контору Боргстрёма, всё должно быть готово к съёмке.

Несколько месяцев я внимательно следил за действиями Клаэса Боргстрёма на допросах и следственных экспериментах. На записях я видел, как Томаса Квика таскали по лесам, когда он был не в состоянии ни говорить, ни идти: его поддерживали и водили терапевт и следователь. Клаэс Боргстрём шёл рядом, но ни разу не отметил, что его клиент находится под воздействием наркотиков. Неоднократно при Боргстрёме Квик заявлял о совершении убийств, которых и в помине не было. Он видел, как в суде искажаются и замалчиваются факты. И не вмешивался. Почему?

Адвокат Клаэс Боргстрём всегда боролся с притеснением и выступал за соблюдение прав человека. Он придерживался левых взглядов и жаждал помогать слабым. Что-то тут не сходится. Кто же он на самом деле?

Когда в 2000 году находившиеся у власти социал-демократы предложили ему пост омбудсмена по вопросам равноправия, он отказался представлять интересы Квика — и это случилось буквально накануне суда по делу об убийстве Юхана Асплунда. Семь лет он работал омбудсменом, после чего вместе с бывшим министром юстиции Томасом Будстрёмом открыл адвокатскую контору «Боргстрём и Будстрём» на Вестманнагатан, 4. Их офис