— А как я докажу, что она причастна? Может быть, Фальгахен лгал? Нельзя, чтобы пострадали невиновные. Причастна ли бывшая экономка? Подучивает сестру? Или она сама достаточно изобретательна и хитра? — Вспомнилось, что рассказывал отец о матери Эрмелинды. Яблочко от яблоньки!

— Хенрике снова всем заведует, — кашлянул Руди.

— Кто б сомневался… — согласилась пфальцграфиня. Удавка скользнула вбок, напоминая о себе. В голове царил бардак. В висках глухо ухало.

— Сможешь снять сейчас или будем ждать утра? — забренчала цепью.

— Дайте глянуть. Не думал, что она такая большая.

— Я показывала, какая она и сказала из чего, — поднялась Фиона, отходя в темень и возвращаясь с корзиной, доставая округлую буханку хлеба и завёрнутые в салфетку пирожки с кусочками вяленого мяса.

Кузнец зыркнул на баламутку:

— Так не поверил… Разве такое бывает?

— Кхе, — кашлянула знахарка, то ли презрительно, то ли першило в горле. Разочарованно протянула: — Вы ничего не ели, госпожа Вэлэри.

— Рыжая, идём сюда, светить будешь, — встал, направляясь к выходу.

— Сам рыжий!

— Вы золотые, — попробовала снова примирить их пфальцграфиня. — Мне вас штрафовать, что ли? Взрослые же люди… — Укоризненно качала головой.

— Держи ровнее, — Руди, оттянув ворот вязаной накидки, рассматривал ошейник хозяйки.

Фиона, выгнувшись, водила свечой, то приближая её, то относя дальше, чтобы не поджечь волосы кузнецу и всякий раз отдёргивала плошку, чтобы она его не зацепила.

Наташа, отклонив голову назад, косилась на его руки, слыша прерывистое дыхание мужчины на своей щеке. Прядь его волос щекотала её лицо. Близость сбивала ритм сердца. Образ обнажённого Герарда всплыл в памяти. Она нахмурилась.

Пальцы Рыжего ощупывали золотую дугу, невзначай касаясь кожи на шее хозяйки, вызывая прикосновениями невольный озноб. Он украдкой поглядывал на её бледное лицо, подрагивающие опущенные ресницы. Как она прикусила и выпустила нижнюю губу, влажную и блестящую, приоткрывая рот, втягивая воздух. Прижать бы деву к себе, успокоить. Не отпускать. Он резко выдохнул при воспоминании о том ночном поцелуе. Тело отозвалось ноющим жжением в паху. Нет, Минна никогда не вызывала в нём таких чувств.

— Похоже, вот здесь есть защёлка, — отстранился, задерживая дыхание, просовывая пальцы рук под обруч. — Сейчас я постараюсь, чтобы вам… — Напрягся.

Пфальцграфиня почувствовала удушье. Сглотнула и… Удавка, увлекаемая массивной цепью, скатилась по её спине, а Руди беспокойно заглядывал в глаза:

— Не придушил вас, хозяйка?

Она массировала шею, вращая головой:

— Как-то я к нему уже привыкла. Теперь голой себя ощущаю.

— Скажете тоже, — Фиона со свечой отошла к выходу. — Есть будете?

— Не хочу, — девушка отодвинулась в тень. Наблюдала, как Рыжая, сканируя мужчину, расстилает перед ним салфетку и выкладывает из корзины еду.

Он, подтянув седельную суму, присоединял привезённые харчи к общему столу.

Неторопливая суета вызвала в памяти образ Манфреда. Умер… Её второй отец умер. Она снова сирота. Знакомое чувство безвозвратной потери затопило, защипало в носу, выдавливая слезу. Фон Россен не успел стать для неё по-настоящему родным и понятным. Винить некого. Времени было мало, чтобы понять друг друга и принять такими, какие они есть. Ничего не вернуть. Но мужчина по-своему позаботился о ней, старшей дочери, оставив, хоть и разорённое, но вполне приличное поместье. И не она тому виной, что стала помехой младшей сестре, так и не признавшей её. А что она сделала, чтобы сблизиться с Эрмелиндой, убедить её в своей искренности и бескорыстии? С головой окунулась в дела поместья, когда следовало строить отношения с малолеткой, окружить заботой, любовью и лаской, расположить к себе. Не получила бы удар в спину. Она старше, опытнее, умнее. Должна была предусмотреть всё.

— Что вы будете делать с цепью? — не удержалась Рыбка от интересующего её вопроса.

— Не знаю, — Наташа пожала плечами. — Забирайте себе. Делите. Вы заслужили.

Да, она проверяла помощников, по её милости оказавшихся втянутыми в опасное дело. Наученная горьким опытом общения с сестрой, боялась вновь допустить ошибку, боялась очередного разочарования. Чужая душа — потёмки. Чем живут эти люди? Какие мысли бродят в их головах? Не достаточно ли она уже наказана за доверчивость?

— Я не возьму, — травница перестала жевать. — Меня за золото удавят, если прознают, что есть. Жила я без него и дальше проживу.

— И я здесь не из-за благодарности, — поддержал Руди. — Её надо отдать за долги поместья. — Притянул цепь, загребая в руку, взвешивая. — Тяжёлая.

— Не знаю, как велики долги и хватит ли этого. А цепь не страшно показывать? Не станут докапываться, откуда богатство? Да ещё в таком виде. — Пришла в себя пфальцграфиня. Она заблуждается или, в самом деле, приобрела друзей? Нужда учит думать.

— Дьявол его знает, хозяйка, — чесал затылок Рыжий. — Никогда в таком обороте не был. Может, и опасно. Как бы из одной беды в другую не попасть.

— Так вы со мной? Или только до ворот поместья? — потирала переносицу, сдерживая выступающие слёзы. Требовалось всё прояснить до конца.

— Вас ещё лечить нужно, госпожа Вэлэри, — уверенно пропела Фиона. — Если возьмёте меня с собой, то не откажусь. Я вольная, иду куда хочу и когда хочу.

Наташа перехватила её быстрый взор на мужчине. Ах, Фиона, Фиона… У него невеста есть.

Тишину нарушало утробное дыхание лошадей. Шурша, скатился мелкий камешек. Ночью жизнь не замирала. А кузнец молчал.

— Поможешь переплавить цепь в маленькие слитки? — уставилась на него девушка. Неужели Руди трусит? — Больше я тебя ни о чём не попрошу. И не осужу. Понимаю, что у тебя братья, сёстры. Скоро у самого будет семья.

— Сделаю, хозяйка, — встрепенулся он. — Вот думаю, как нам быть.

Ведунья закашлялась, хлопая себя по груди.

— Фиона, кажется, ты простыла. Тебе бы в воде прогреться. — Наташа вздумала травницу учить? Стало смешно. — И тебе, Руди, не помешает выкупаться.

— Я и не откажусь, — пил из кувшина. — Грех от тёплого купания отказываться.

Девушка засматривалась на рыжеволосую парочку и завидовала их свободе. Они спят спокойно и никого не боятся. Рослая Русалка неплохо смотрелась рядом с кузнецом. Чуть ниже него, стройная и гибкая, она могла постоять за себя. Если понадобится, то и руку приложить сумеет. Обидчику мало не покажется.

Пфальцграфиня ёрзала на подстилке. Мысли не давали покоя. Напряжение не спадало. Не помешает всё ещё раз обдумать. Человека, который не заглядывает далеко, непременно ждут близкие беды. Так говорил Конфуций.

Она слышала, как ворчала Рыбка на Рыжего, чтобы тот отвернулся и вообще убрался из пещеры. А тот огрызался, мотивируя тем, что он голых девок на своём веку перевидал пропасть.