Пфальцграфиня улыбнулась:

— Приходите завтра.

Миг и животные исчезли. Стало пусто и одиноко. Развлечь себя нечем. Если бы была хорошая погода, она бы попробовала прогуляться за скальный выступ, откуда слышался шум водопада. Отсутствие обуви усложняло передвижение. Стёжка, местами усеянная острыми камешками, представляла собой опасность. В порезанную рану могла попасть инфекция. Ослабевший организм может не справиться с ней без антибиотика. От идеи пройтись, даже если распогодится, девушка отказалась.

Присев на мох у выхода из грота, она, оглянувшись по сторонам, приподняла подол сорочки, рассматривая рану. Прикасалась подушечками пальцев к тонкому рубцу, представляя, каким бы глубоким и безобразным он был, если бы не цепь. Она, попав между телом и мечом, не дала убийце зарезать жертву. От воспоминания передёрнуло.

Цепь, в данном случае являясь символом рабства, спасла её от смерти. А ведь она золотая. Ошейник довольно толстый и увесистый. Переплавить? А потом? Что делась со слитками потом? Не чеканить же монету. Наташа усмехнулась, представив себя в роли фальшивомонетчицы. А зачем заниматься чеканкой? Не проще ли заняться ювелирным делом? Об этом она знает много. Начиная с создания эскиза до непосредственной работы над изделием.

Поглаживала нежно-розовую кожу рубца, недоумевая, почему не умерла от заражения крови. А ведь Руха тоже говорила, что излечила бы Ирмгарда, если бы её позвали раньше. Руха… Её знания целебных свойств растений бесценны. Термальные лечебные источники в помощь. Такие знания нужно передавать из поколения в поколение. Жаль, что старушка осталась одна.

Рыжая позаботилась о том, чтобы госпожа не голодала, взяв в дорогу только необходимое. На плоском камне стоял кувшин с морсом и кубок с мёдом. Рядом ягоды брусники в маленьком лукошке. Жидкая серая каша не вызывала аппетита, но на вкус оказалась довольно приличной. Кусок рыбного пирога ведунья заработала, вылечив запущенную резаную рану бондаря. Как выразилась травница, если бы не его женщина, то через некоторое время её мужчина остался бы без пальца.

К вечеру дождь усилился. Наташа лежала на подстилке изо мха, побегов брусники с вкраплениями рубиновых ягод и ещё неизвестной травы, отпугивающей ползающих и залётных насекомых, привлечённых тёплым духом пещеры, вдыхала запах «бессмертия» и смотрела в темнеющее округлое отверстие выхода. Она сегодня много спала. То ли погода так действовала, то ли организм просил покоя и сказывался недосып накануне.

* * *

Очнулась мгновенно. Открыв глаза, сощурилась от бьющего в них света. Свеча. Низко. У самого лица. Девушка слышала навязчивый смрад прогорклого сала. Когда её щеки коснулись, в панике откатилась в сторону, прячась в темень, не обращая внимания на острые края камней, впившихся в бок.

— Это мы.

Голос Фионы обрадовал. От её «мы», быстро вернулась на подстилку в круг света, всматриваясь в лицо… Руди!

Встретившись с его сияющими глазами, робко улыбнулась, замирая:

— Privet…

Выбившаяся мокрая прядь из его хвоста, свешивалась вдоль скулы. Широкая улыбка не вызывала сомнения, что он тоже рад её видеть. За ним маячила фигура Рыжей. Она снимала напитанную дождём накидку, встряхивая её. На правах хозяйки скромного жилища, протянула руку к кузнецу:

— Давай свою. Высушить нужно.

Наташе показалось или в голосе травницы появились воркующие нотки?

— Где Хельга? — всматривалась во тьму. Именно её она хотела видеть больше всех.

Мужчина молчал, заглядывая в лик хозяйки. Вздёрнув бровь, застыл в изумлении, глядя на удавку и следуя ниже по цепи до подола, где пфальцграфиня поглаживала гладкие золотые звенья свившейся «змеи».

— Изменилась? — смотрела на него, видя себя его глазами: тощую, бледную, с синяками на лице, в рабском ошейнике. Зрелище унизительное, неприятное. Но брезгливости с его стороны не заметила: — Господин кузнец, не смотрите на меня так. Мне ваша жалость не нужна, — вздёрнула подбородок. Жар заливал щёки. Хотелось отвернуться.

Руди хмыкнул:

— Знаю, хозяйка. Ничего не могу с собой поделать… Рад видеть вас живой, — опустился рядом.

От него пахнуло сыростью, острым конским потом и железной окалиной. В потёмках слышалось копошение Фионы, её шмыганье носом и лёгкое покашливание. Кажется, ведунья подстыла.

— Где Хельга? — повторила настойчиво. От плохого предчувствия стало не по себе.

Рыжий вздохнул:

— Её выгнали сразу после того, как предали земле тело хозяина.

Девушка отшатнулась от рассказчика. Интуитивно. Ещё до того, как осознала услышанное. Молчала, сдерживая усиливающееся биение сердца. Под левой лопаткой появилась тянущая боль.

— Что ты сказал?

— Ушла она. А хозяин умер через два дня, как вернулся отряд, который отправился вслед за вами. Сказывали, что на карету графа напали бандиты. Его убили, а вас захватили в полон. Госпожа Эрмелинда ждала требований о выкупе, а потом привезли ваше обезображенное тело. Вас схоронили рядом с отцом десять дней назад.

Спазм сдавил горло. Наташа задохнулась. Перед глазами полыхнул огонь. Она ухватилась за ошейник, опрокидываясь навзничь.

Подскочившая Фиона не дала ей упасть на каменный пол:

— Глуподырый! Разве ж можно вот так, сразу говорить такое! — возмущённо выговаривала кузнецу.

Руди подхватил девушку, привлекая к себе:

— Не смей на меня кричать, девка, — грозно сверкнул глазами на дерзкую. Уже Наташе: — Хозяйка, я не хотел. — Шептал в макушку, робко оглаживая её плечи: — Держитесь, хозяйка… Рыжая, дай ей пить.

— Сам рыжий! — парировала лекарка.

Зубы стучали о край кувшина. Руки тряслись. В висках било молотом: «Вас схоронили рядом…»

— К-как же так?.. П-почему?.. — всхлипывая, шептала, уткнувшись в грудь мужчины.

От входа послышался протяжный вздох, фырканье и звон уздечки.

Наташа подняла голову, прислушиваясь:

— Зелда! — позвала она, подавшись вперёд. — Ты привёл Зелду!

— Рыжая, заведи коней. Места хватит. И разведи их в разные стороны. Да овса задай.

Фиона буркнула: «Раскомандовался…», но указание исполнять пошла.

— Нет вашей мулицы. — Руди прижал хозяйку сильнее. На всякий случай.

— Нет!.. — оттолкнула кузнеца, снова попадая в его объятия. — Только не говори, что её съели! — Слёзы прорвались горячим потоком. Да сколько же ещё гадостей ей от жизни припасено?!

— Её продала ваша сестра. Я видел, как её уводили.

От входа послышалось:

— Ну и глупец… Вот как тут не ругаться?

— Это из-за меня, — застонала пфальцграфиня. — Она ненавидит меня. Пусть подавится этими копейками! — растирала слёзы по щекам. — Она за всё мне ответит: и за отца, и за Хельгу, и за Зелду, и за… меня!