– К этому-то я и клоню, лорд Вэнион, – озабоченнопроговорил Оскайн. – В Атане такого не принято. Состязания такого роданеизбежно заканчиваются здесь кровопролитием – атаны считают их открытымвызовом. Я появился как раз вовремя, чтобы предотвратить катастрофу. О чемтолько думал этот человек?

– Стирикам порой свойственна рассеянность, –пояснил Вэнион. – Я попрошу Сефрению поговорить с ним и напомнить ему,чтобы был повнимательней к таким мелочам.

– И, кстати, господа, – Оскайн улыбнулся, –не позволяйте сэру Бериту ходить по городу в одиночку. Незамужние атанскиедевушки целыми отрядами с вожделением охотятся за ним.

– За Беритом? – ошеломленно переспросил Вэнион.

– Это случалось и прежде, Вэнион, – пояснилСпархок. – В нашем юном друге есть нечто сводящее с ума женщин. Кажется,все дело в его ресницах. Элана и Мелидира пытались растолковать мне это вДарсасе. Я ничего не понял, но решил поверить им на слово.

– Поразительно, – пробормотал Вэнион.

Повсюду горели факелы, и слабый ароматный ночной ветерокиграл их огненными прядями, точно колосьями пылающей пшеницы. Обряд Переходадолжен был совершиться на широком лугу за городом. В центре луга, между двумямощными дубами, стоял древний каменный алтарь, украшенный полевыми цветами, ипо краям его горели два светильника – бронзовые, наполненные маслом чаши.

Одинокий атан со снежно-белыми волосами стоял на городскойстене, не сводя глаз с лунного света, который проникал в узкую горизонтальнуюбойницу в одном из укреплений и падал на фасад ближайшей стены, размеченныйглубокими насечками. Это был не самый точный способ определения времени, ноесли все единодушно считают, что полночь наступит, когда лунный свет коснетсяопределенной насечки, точность уже не имеет значения. Все считают, что полночьнаступила, – значит, так оно и есть.

В ночи стояла тишина – слышно было лишь, как трещат факелыда шуршит ветерок в кронах темного леса, со всех сторон окружавшего луг.

Все терпеливо ждали, когда серебристая полоска лунного светакоснется нужной насечки на стене.

Затем престарелый атан подал знак, и дюжина трубачейвскинула бронзовые трубы, приветствуя новый день и провозглашая начало обряда,которым завершится детство Миртаи.

Атаны запели. Это была песня без слов – священность обрядане требовала слов. Пение началось с одинокого низкого мужского голоса, которыйстановился все громче и сильнее, и постепенно другие голоса присоединялись кнему, взмывая в пронзительной и сложной гармонии.

Король Андрол и королева Бетуана неспешно и величественнодвинулись по широкой, озаренной факелами аллее, направляясь к древним деревьями украшенному цветами алтарю. Дойдя до алтаря, они повернулись и застыли вожидании.

Все замерло, лишь ярко пылали факелы, да вздымалось иширилось могучее, как орган, пение атанов. Затем мелодия перешла в негромкийсдержанный гул, едва ли громче шепота.

Энгесса и Элана, облаченные в темно-синие мантии, вывелиМиртаи из глубокой тени городской стены. Миртаи была в белом, и ееиссиня-черные волосы ничем не были украшены. Глаза ее были скромно опущены,когда родители вели ее к алтарю.

Пение атанов снова взмыло ввысь, переменив мелодию иконтрапункт.

– Приближение дитя, – прошептал Норкан эленийцам.В голосе искушенного, даже циничного тамульца были почтение и глубокий трепет,его глаза, обыкновенно ироничные, влажно блестели. Кто-то требовательно дернулСпархока за руку, и он подхватил на руки свою дочь, чтобы она могла получшерассмотреть происходящее.

Миртаи и ее родители дошли до алтаря и поклонились Андролу иБетуане. Пение вновь упало до шепота.

Энгесса обратился к королю и королеве атанов. Голос егозвучал громко и мощно. Слова тамульского наречия плавно и мелодично лились сего губ, когда он объявлял свою дочь готовой к обряду. Затем он развернулся,распахнул мантию и обнажил меч. Он заговорил снова, и на сей раз в его голове звучалвызов.

– Что он сказал? – шепотом спросил Телэн уОскайна.

– Что будет биться с каждым, кто воспротивится Переходуего дочери, – прошептал Оскайн. В его голосе, немного сдавленном, тожебыло глубокое почтение.

Затем заговорила Элана, тоже по-тамульски. Ее голос звенелсеребряным горном, когда она провозгласила, что ее дочь готова к обряду иготова занять свое место во взрослой жизни.

– Последних слов она не должна была говорить, –прошептала Даная на ухо Спархоку. – Это уже отсебятина.

– Ты же знаешь свою маму, – улыбнулся он.

Королева Элении повернулась лицом с собравшимся на лугуатанам, и в ее голосе зазвучала жесткая нотка вызова, когда она распахнула своюмантию и выхватила из ножен меч с серебряной рукоятью. Спархока поразило то,как профессионально это было проделано.

Затем к королю и королеве обратилась Миртаи.

– Дитя начинает Переход, – шепотом пояснил Норкан.

Король Андрол заговорил в ответ звучным повелительнымголосом, и его королева добавила к этой речи несколько слов. Затем оба слаженнообнажили свои мечи и, шагнув вперед, застыли рядом с родителями Миртаи,присоединяясь к их вызову.

Пение атанов взмыло ввысь, и трубы вплели в него своюторжественную песнь. И снова все стихло.

Миртаи повернулась лицом к своим соплеменникам и обнажилакинжалы. Она обратилась к атанам, и на сей раз Спархоку не понадобился перевод.Эта интонация была ему хорошо знакома.

Пение торжествующе взлетело к ночному небу, и пятеро,стоявшие у алтаря, повернулись к грубо отесанной каменной глыбе. В центреалтаря на подушечке из черного бархата покоился гладкий золотой обруч.

Пение все ширилось, эхом отзываясь в горах.

И вдруг из бархатной черноты ночного неба упала звезда.Сверкая нестерпимо яркой белизной, она прочертила небо и, падая по дуге,взорвалась дождем серебристых сверкающих брызг.

– Прекрати! – прошипел Спархок дочери.

– Это не я! – возмутилась она. – Я могла быэто сделать, но мне и в голову не пришло… Как это у них получается? – Вголосе Данаи было искреннее изумление.