Мальчик, как мне показалось вначале, подавал надежды, и этодаже наполняло меня гордостью. Кровь нашего рода давала себя знать, несмотря нане правильное воспитание, точнее, отсутствие такового, со стороны моей первойжены. Она сама так и осталась полуграмотной легкомысленной дурочкой, и я не безоснований опасался, что на Александре скажется ее дурное влияние. Однако сынпри первой после длительного перерыва встрече мне понравился, он был увлеченидеей, у него был вполне сформировавшийся стойкий интерес, и при таких отличныхзадатках из него мог получиться превосходный специалист, уникальный и широкоизвестный, за которого мне не было бы стыдно перед предками. Правда, Александрнаотрез отказался начинать раннюю специализацию и переходить в школу сбиологическим уклоном, и это меня огорчило, но надежда не покидала меня. Вконце концов, я тоже закончил не физико-математическую школу, а языковую, суглубленным изучением немецкого и со вторым иностранным языком, но это ведь непомешало мне с первой попытки поступить в технический вуз и с блеском окончитьего.

Я строго контролировал развитие сына, проверял его успехи нестолько в учебе, сколько в избранной специальности, и на протяжении несколькихлет мне казалось, что все должно получиться. Тем не менее, несмотря на всеприложенные мною усилия, Александр не захотел продолжать образование и даже непопытался поступить в вуз. Он ушел служить в армию, а я набрался терпения иждал его возвращения. Я был уверен, что армия научит его уму-разуму и выбьет изголовы дурь, он придет домой повзрослевшим и осознает необходимость учиться.Два года напрасных и глупых иллюзий… Сын вернулся действительно повзрослевшим,но это выражалось лишь в том, что он научился разговаривать резко и грубо.Очень скоро я понял, что мне не удастся его переломить, он такой же умственноленивый, как и его мать, и так же, как она сама, не испытывает интереса ксистематизированным глубоким знаниям и к собственной карьере.

Разочарование было болезненным, на сына потрачены годы иусилия, которые не дали результата. Если бы я мог это предвидеть, я не стал бывозлагать на него столько надежд, вместо этого я попробовал бы найти себе ещеодну жену, которая родила бы мне ребенка, и уж этого ребенка я никому не отдалбы на воспитание. Но я снова ошибся…

Возвращение Александра из армии и мой разрыв с ним совпалипо времени со свертыванием научных исследований в области новых технологий.Конверсия коснулась не только оборонного производства, но и научных разработок.Мою лабораторию сначала сократили на тридцать процентов, потом еще напятьдесят, потом вовсе закрыли. Я, со всеми своими знаниями и опытом, оказалсяне нужен своей Родине, а ведь я так любил ее и продолжал любить.

Сначала я даже не осознал масштабов катастрофы. Трудностиказались мне временными и несерьезными, но чем дальше – тем больше я убеждался,что мое научное направление закрывается за ненадобностью и нет ни малейшихперспектив на его возрождение. «Ну и что, – уговаривал я себя, –можно сменить специальность, можно найти себе применение, чтобы это шло наблаго Родины». Но со сменой специальности все оказалось не так просто, как ядумал вначале. Наука сокращалась всюду, и те, кому удалось уцепиться иостаться, вовсе не жаждали уступать свое место мне. И потом, у меня быланаучная гордость. В своей отрасли я достиг больших высот, я составил себе имя,признанное не только в нашей стране, и что же теперь, я должен отказаться отвсего этого только ради куска хлеба? Или начать интриговать, задействоватьсвязи и знакомства, чтобы выбить себе место, равное тому, которое я потерял?

Или согласиться на должность младшего научного сотрудника?Все эти варианты недостойны представителя нашего рода. И кроме того, ясовершенно не умел и не хотел делать то, что мне неинтересно.

Деньги у меня были, и немалые, поэтому о проблеме кускахлеба можно было не задумываться. Задумался я о другом. К чему я пришел?Научная карьера оборвалась, и нет никаких шансов на ее возобновление без того,чтобы поступиться своими принципами. Родине я оказался не нужен, но она в этомне виновата. Просто так сложилось. Теперь я не смогу окончить свои дни в рангедостойного продолжателя традиций рода Лисовских. И я не смог сделать ничего длятого, чтобы мои потомки с честью поддержали эти традиции. Сын не удался, асегодня начинать все сначала, подыскивать жену и растить еще одного ребенка ужепоздно. Пока он вырастет, я состарюсь, не успев вовремя уйти, и тогда меняподстережет та самая недостойная смерть, которую я так хочу обмануть.

Прошел почти год, прежде чем я со всей ясностью осознал: ужепора. Ждать больше нечего, нужно заниматься подготовкой своей смерти.

Что такое смерть? Как она выглядит? Что она означает? Этивопросы долгое время казались мне, воспитанному в строго материалистическомдухе, праздными и никчемными. Но многие годы и огромный опыт работы с техникойподсказывали, что вдолбленное нам материалистическое учение – не более чем миф,который не может объяснить огромное множество явлений, но который, сталкиваясьс непонятным и необъяснимым, возводит это в ранг либо научной иэкспериментальной ошибки, либо строго секретных сведений, закрытыхмногочисленными грифами. Мысль о неизбежности смерти сформировалась в моемсознании раньше, чем вопрос о том, а что же такое, в сущности, смерть. Нопоскольку вопрос возник, я должен был получить на него ответ, прежде чемприступать к выполнению принятого решения.

Я обложился литературой и углубился в изучение предмета. Ячитал работы Лаврина и Уотсона, Доброхотовой и Моуди, Ландсберга и Файе. Судивлением и удовлетворением я понял, что не одинок в своих воззрениях иопасениях.

Особенно меня порадовал следующий пассаж:

«Когда вы собираетесь совершить путешествие, вы обязательнопланируете его, проверяете, все ли в порядке с билетами и жильем, есть ли у васподходящая для путешествия одежда. По иронии судьбы, большинство людейсовершенно не готовится к самому важному и неизбежному путешествию в жизни – ксмерти. Отсутствие такого рода подготовки, в основе чего лежит страх смерти,характерно для большинства людей западной цивилизации. В восточных иафриканских культурах, где смерти предшествует тщательная подготовка исуществует школа умирания, дающая возможность узнать, чего ждать, люди не знаюттанатофобии».

Что ж, я был прав, мысль о том, что уход из жизни нельзяпускать на самотек, имеет множество приверженцев. Но число их – песчинка впустыне по сравнению с теми, кто панически и неосознанно боится смерти и потомуне желает ни думать о ней, ни тем более готовиться к встрече с кончиной. Извсего прочитанного наибольшее впечатление произвел на меня пересказ тибетской«Книги мертвых». Я понял, что смерть «не более чем мгновение в бесконечномпотоке опыта от «до рождения» к «после смерти» и что, если сохранять спокойноеи ясное состояние ума во время умирания, опыт смерти может оказаться духовным иосвобождающим, а печаль друзей и близких людей затрудняет умирание, затягиваяуход души и мешая духовному освобождению».

Таким образом, для правильного ухода из жизни мне необходимобыло соблюсти три условия.