Когда доктор закончил, мы превратились в гончих с алмазными шкурами.

В алмазных псов.

Я склонил голову:

– Да, я Ричард.

– Прошу, давайте вернемся.

– Ты ради этого пошла за нами?

– Умоляю, остановитесь.

– Ты изменила себя, чтобы догнать меня?

Медленно, с каменной грацией статуи, она протянула мне руку. Ее конечности, как и наши, были механическими, но в целом облик Селестины сохранял подобие человечности.

– Пожалуйста…

– Ты знаешь, что я не могу вернуться. Мы зашли слишком далеко.

Ответа мне пришлось дожидаться, по ощущениям, целую вечность.

– Ты не понимаешь, Ричард. Здесь все не то, чем кажется.

Чайлд повернул в мою сторону свою псевдособачью морду.

– Не обращай внимания, – сказал он.

– Слушай меня, Ричард! – Похоже, Селестина без труда разбирала наши с Чайлдом лазерные сигналы. – Забудь о нем! Он обманывал тебя всю дорогу. Бессовестно лгал – и тебе, и остальным. Даже Тринтиньяну. Вот почему я пошла за тобой.

– Она врет, – сказал Чайлд.

– Нет, не вру. Разве ты не догадался, Ричард? Чайлд уже бывал тут. Это не первое для него посещение Шпиля.

Я изобразил, уж как получилось, пожатие плечами:

– Как и для меня.

– Речь не о том, что было после нашего прилета на Голгофу. А о том, что случилось раньше. Чайлд уже бывал на этой планете.

– Она врет, – повторил Чайлд.

– Объясни, откуда ты знал заранее об испытаниях?

– Я не знал, просто проявлял предусмотрительность. – Чайлд повернулся ко мне, чтобы только я мог прочитать его лазерные сигналы. – Ричард, мы зря теряем драгоценное время.

– Предусмотрительность? – переспросила Селестина. – Ну да, ты был дьявольски предусмотрителен. Прихватил комбинезоны, чтобы двигаться дальше, когда скафандры станут помехой. И привлек Тринтиньяна. Ты ведь знал, что от него будет польза.

– Я видел тела, лежавшие у подножия Шпиля, – сказал Чайлд. – Тела тех, с кем Шпиль расправился.

– И?

– И счел, что нам пригодится человек, умеющий работать с увечьями.

– Допустим. – Селестина кивнула. – С этим я согласна. Но ведь это не вся правда, верно?

Я поглядел на Чайлда, потом на Селестину:

– Что происходит?

– Тела у подножия Шпиля никак не связаны с капитаном Аргайлом.

– Неужели? – удивился я.

– Да. – Звуки, издаваемые Селестиной, доползали до меня мучительно медленно. Жаль, что Тринтиньян не удосужился и ее превратить в собаку с алмазной шкурой. – Никакого Аргайла тут в помине не было! Чайлд его придумал, чтобы обосновать свои знания о Шпиле. Но на самом деле… Чайлд, рассказывай, хватит увиливать!

– Понятия не имею, чего она от меня хочет.

Селестина усмехнулась:

– Все тела принадлежали тебе.

Чайлд нетерпеливо дернул хвостом, мазнул им по полу:

– Чушь!

– Ну, тебе виднее. Тринтиньян, между прочим, первым обо всем догадался.

Селестина кинула что-то в мою сторону.

Я велел субъективному времени замедлиться сильнее прежнего. Предмет, который она бросила, лениво вращался на лету, двигаясь по параболе. Рассудок вычислил его курс и максимально точно экстраполировал траекторию.

Я шевельнулся, вытянул переднюю лапу, поймал предмет.

– Что это? – спросил я.

– Тринтиньян говорит, что ты должен вспомнить.

Я уставился на незнакомый предмет. Припомнил, как доктор ковырялся в останках у подножия Шпиля, как он сунул что-то в карман. Вот это – маленький, темный, твердый предмет неправильных очертаний.

Но что это?

В сознании зароились смутные картины прошлого.

– Должно быть что-то еще, – сказал я.

– Ну разумеется! – подтвердила Селестина. – Человеческие останки у Шпиля, за исключением тех, что добавились после нашего прилета, принадлежат генетически одному и тому же существу. Я верю Тринтиньяну.

– Как такое может быть?

– А вот так. Сам понимаешь, клонирование много чего позволяет.

– Бред! – коротко прокомментировал Чайлд.

Я повернулся к нему, испытывая некое чувство, заглушить которое оказалось не в состоянии все искусство Тринтиньяна:

– Скажи, что это неправда.

– Зачем мне клонировать себя?

– Я отвечу честнее, – вмешалась Селестина. – Он отыскал эту штуковину, но гораздо, гораздо раньше, чем рассказывал нам. Побывал внутри, занялся исследованиями и наплодил для этого клонов.

Я ждал, что Чайлд как-то отреагирует, предложит хоть какое-то объяснение. А он молча, передвигаясь на всех четырех конечностях, улизнул в следующее помещение.

Дверь за спиной Селестины закрылась, словно стальное веко.

Чайлд подал голос из новой комнаты:

– Полагаю, у нас девять или десять минут на то, чтобы решить задачу. Я смотрю на символы, и мне представляется, что нам придется изрядно попотеть. Может, отложим светскую беседу до более подходящих обстоятельств?

– Чайлд, тебе не следовало так поступать, – сказал я. – Селестина не…

– Я решил, что она с нами.

Селестина переступила порог:

– Вообще-то, я не собиралась к вам присоединяться. Но теперь, судя по всему, у меня нет выбора.

– Молодец! – похвалил ее Чайлд.

А я вдруг осознал, где раньше мог видеть тот темный и крохотный предмет, который Тринтиньян добыл на поверхности Голгофы.

Конечно, я могу ошибаться.

Но он подозрительно смахивал на рожок с головы беса.

Новая задача оказалась такой же по-византийски затейливой, многослойной и чреватой подвохами, как и все предыдущие.

Пока я разглядывал значки у двери, мой разум скитался по просторам математических вероятностей, улавливал глубинные связи между сугубо самостоятельными, как утверждала теория, областями логических рассуждений. Я мог бы смотреть на символы часами, пребывая в экстатической завороженности. К несчастью, загадку следовало разгадать, а не просто ею любоваться. И в запасе у нас оставалось меньше девяти минут.

Мы собрались у двери и две или три минуты, растянувшиеся для нас в часы, хранили молчание.

Я заговорил первым, почувствовав, что прямо сейчас мне нужно чем-то отвлечься.

– Селестина права? Ты клонировал себя?