Целую стражу, а то и больше простоял я на носу лодки, глядя порой на спящих, а порой на воду. Таис устроилась, как нередко устраиваюсь спать я сам – ничком, уложив голову на скрещенные предплечья. Толстушка Пега свернулась клубком, словно превращенный в девицу котенок, прижавшись спиной к боку Одилона. Одилон лежал навзничь, брюхом кверху, заложив руки за голову.

Эата так и спал на рундуке, полусидя, припав щекой к планширю – должно быть, очень устал. Глядя на него, я то и дело гадал, что скажет он, проснувшись, поверит ли, наконец, что я не эйдолон.

Однако мне ли было судить, кто из нас прав? Ведь подлинный Севериан (да, подлинный Севериан некогда существовал, в чем я нимало не сомневался) давным-давно исчез среди звезд. Увы, все старания отыскать его среди оных пропали даром, и лишь спустя долгое время я понял: причина неудач вовсе не в том, что его там нет. Разумеется, он оставался на месте – просто Ушас, отвернув от него лик, укрыла его вместе с многими прочими за горизонтом. В конце концов, наше Новое Солнце всего-навсего одна из мириад звезд, хотя, может статься, теперь, когда днем ни одной звезды кроме него в небе не видно, люди об этом забудут.

Вне всяких сомнений, с палубы корабля Цадкиэль наше солнце выглядело столь же прекрасным, как и все прочие. Просеивать их взглядом я продолжал и после того, как распростился с надеждой отыскать на небе Севериана, которого Эата уж точно не счел бы мороком, и, наконец, понял, что на самом-то деле ищу в небесах корабль, принесший меня с Йесода. Корабля я, конечно, не нашел тоже, однако звезды были столь прекрасны, что потраченных сил мне было нисколько не жаль.

Среди множества сказок, собранных под коричневым переплетом книги, которой я при себе более не ношу, и, несомненно, погибшей вместе с тысячей миллионов других томов под развалинами библиотеки мастера Ультана, имелось предание о величайшем святилище, о храме, укрытом за расшитым алмазами занавесом, дабы никто из людей, узрев лик Предвечного, не умер, не сходя с места. Много эпох миновало на Урд, и вот однажды некий дерзкий смельчак силой прорвался в святилище, истребил всех его стражей и сорвал занавес ради множества украшавших его алмазов. Тесная каморка за занавесом оказалась пуста – по крайней мере, так говорится в предании, однако, выйдя наружу, в ночь, и устремив взгляд к небу, смельчак тот немедля погиб, пожранный пламенем. Сколь же ужасно, что сказания о нас самих нам неведомы, пока не сбудутся в жизни!

Возможно, виной всему воспоминания об этой сказке. Возможно, всего лишь мысль о затонувшей библиотеке, последним хозяином коей, несомненно, стал (и наверняка погиб в ее стенах) Киби. Как бы там ни было, именно в этот момент – ни мгновением раньше – я осознал гибель Урд во всем ее ужасе и похолодел изнутри, хотя вид затонувшего домика с уцелевшей дымоходной трубой тоже перепугал меня до глубины души. От лесов, где я когда-то охотился, не осталось ни деревца, ни даже прутика. Миллионы мелких хозяйств, земельных наделов, кормивших миллионы Мелитонов и гнавших их, вооруженных лишь небывалой сметливостью да скромной отвагой, на север, и просторные пампы, откуда галопом, с пикой в руке и благородством в сердце примчалась на войну Фила – все это, до последней травинки, до последней капустной грядки, поглотила вода.

Казалось, мертвое тельце ребенка, приплясывавшее на волнах, машет мне ручкой. Увидев его, я понял, как должен искупить грех содеянного. Волны манили к себе, к себе манил утопший мальчишка, и сколько бы я ни твердил самому себе, что мне недостанет воли расстаться с жизнью, планширь выскользнул из рук, точно живой.

Воды сомкнулись над головой, однако я вовсе не захлебнулся и не утонул, но и дышать перестал, хотя чувствовал, что дышать здесь, под водой вполне смог бы. Озаренные полыхавшей изумрудным огнем Луной, хляби морские простирались вокруг, словно толща зеленого стекла, а я, не торопясь, плыл сквозь бездну, казавшуюся чище воздуха.

Вдали виднелись громадные – в сотню раз превосходящие величиной человека – силуэты непонятной природы. Некоторые походили на корабли, некоторые на облака, один казался живой головой без тела, другой щеголял целой сотней голов. Со временем все они скрылись в зеленоватой дымке, и я увидел внизу, под собой, устланную топким илом равнину, а посреди нее возвышались руины исполинского, куда больше нашей Обители Абсолюта, дворца.

Тут я и понял, что мертв, однако смерть не принесла мне освобождения. Еще мгновением позже мне также сделалось ясно, что все это только сон, и с криком петуха (на сей-то раз никаким магам уже не выколоть его блестящих черными бусами глаз) я, пробудившись, окажусь на постоялом дворе, в одной кровати с Бальдандерсом; засим доктор Талос задаст ему взбучку, и все мы тронемся в путь, на поиски Агии с Иолентой. Подумав об этом, я целиком отдался во власть сновидения, но, кажется, пусть совсем ненадолго, сумел разорвать Пелену Майи, хитросплетение цветистых образов, заслоняющее от нас истинную сущность вещей.

Разумеется, брешь в ней немедленно затянулась, однако ткань пелены трепетала под натиском студеных ветров, что дуют из Яви в Грезы, унося с собой нас, словно опавшие листья. Напоминавший Обитель Абсолюта «дворец» оказался Нессом, моей столицей. Необъятный и прежде, город сделался еще больше, чем был: Стена во многих местах рухнула, подобно стене Цитадели, отчего Несс стал воистину городом без конца и края. Многие башни обрушились тоже, стены из камня и кирпича раскрошились, точно корка множества сгнивших дынь, а там, где каждый год величаво, торжественно шли к собору кураторы, косяками кружила макрель.

Решившись поплыть вперед, я обнаружил, что уже плыву, что руки и ноги мерно гребут, рассекают воду помимо моей собственной воли. Тогда я остановился, но, вопреки ожиданиям, на поверхность меня не вытолкнуло. Увлекаемый незримым апатичным течением, я увидел под собой, в глубине, русло Гьёлля, по-прежнему пересеченного величественными мостами, но в одночасье утратившего право зваться рекой – ведь теперь-то вода залила все вокруг. На дне меж берегов покоилось, будто ожидая невесть чего, все, что когда-то поглотила река: истлевшие, обросшие длинной зеленой бахромой водорослей остовы затонувших судов, опрокинутые колонны… Надеясь также лечь среди них, я выдохнул остатки воздуха, и воздух чередой пузырей устремился вверх, однако студеная вода, хлынувшая в легкие, не принесла с собой холода смерти.

Тем не менее я медленно, плавно пошел ко дну и спустя какое-то время встал на ноги там, где