вовсе не думал когда-либо постоять – в грязи и иле речного русла. Точно так же чувствовал я себя, стоя на палубе корабля Цадкиэль: босые ступни касались дна легонько, словно тело мое почти ничего не весит. Течение подталкивало в спину, влекло за собой. Казалось, я сделался бесплотным духом, фантомом, готовым развеяться от одного-единственного дуновения, особенно если в дуновение вложены изгоняющие духов молитвы.

Увлекаемый течением, я зашагал вперед – вернее сказать, поплыл вперед, притворяясь, будто иду. Каждый шаг поднимал со дна тучи ила, клубившиеся вокруг, как живые. Приостановившись и взглянув вверх, я сумел разглядеть над незримыми волнами бесформенный, мутный лик зеленой Луны.

Снова опущенный книзу, взгляд мой упал на пожелтевший, наполовину занесенный илом человеческий череп, лежавший у самых ног. Я поднял его. Нижняя челюсть, конечно, отсутствовала, но в остальном череп оказался целехонек. Судя по величине и безупречным зубам, принадлежал он мальчишке, а может, юноше. Выходит, некогда, в прошлом Гьёлль лишил жизни кого-то еще – быть может, одного из наших учеников, утонувшего так давно, что к моему времени печальную историю его недолгой жизни все позабыли, а может, просто мальчишку из убогих доходных домов, подступавших вплотную к грязной воде.

А может статься, то был череп какой-то несчастной девицы, задушенной и брошенной в реку: подобным образом женщины, дети, да и мужчины гибнут в Нессе каждую ночь. Пожалуй, когда Вседержитель избрал меня орудием уничтожения всей земли, в невинности умерли одни лишь младенцы да неразумные звери…

Однако в глубине души я нисколько не сомневался: череп принадлежал мальчишке, и умер этот мальчишка вместо меня, забранный Гьёллем, в последний миг лишенным положенной жертвы. Подцепив двумя пальцами глазницы черепа, я отряхнул находку от ила и забрал с собой.

Со дна русла тянулись кверху множество каменных ступеней, немых свидетельниц бессчетных надстроек, укрепления набережных, возведения новых и новых площадок у самой воды. По ним я и взошел наверх, хотя почти с той же легкостью мог бы попросту плыть над ними.

Из доходных домов не уцелел ни один. Над развалинами, среди груд кирпича собралась огромная – по крайней мере, в несколько сотен – стая мальков. Почуяв мое приближение, рыбешки серебристыми искрами брызнули во все стороны, открыв взгляду побелевший, частично обглоданный труп. После этого я их косяков больше уже не распугивал.

Вне всяких сомнений, подобных трупов в столице, некогда восхищавшей величиною весь мир, имелось немало, но что же со мной? Разве сам я не такой же труп, дрейфующий в глубине? Плечо на ощупь оказалось холодным, легкие отяжелели от воды, да и вперед я шагал, словно во сне… однако по-прежнему двигался (либо полагал, что двигаюсь) вопреки всем течениям, а глаза мои, пусть даже остыв, не утратили способности видеть.

Впереди возвышались запертые, проржавевшие ворота некрополя. Пряди спутанных водорослей между венчавшими их шипами казались горными тропами, неизменным символом моего давнего изгнания. Толкнувшись ногами, я устремился вверх, а пустив в ход и руки, невольно взмахнул черепом над головой. Немедля устыдившись, я разжал пальцы, но череп, увлекаемый вперед силой инерции, последовал за мной.

Прежде чем взойти на борт корабля иеродул и отправиться к кораблю Цадкиэль, я, свернувшись клубком, парил в воздухе, посреди хоровода поющих на лету черепов. Вот, значит, что предвещала та давняя церемония… Теперь я понимал, знал и в знании сем уверен был твердо: Новому Солнцу надлежит проделать то же, что делаю я, пролететь невесомым над своим залитым водами миром, в окружении мертвых. Утрата древних материков – вот чем Урд пришлось расплатиться за новую жизнь, а я должен расплатиться за то же, проделав сей путь до конца.

Череп мягко коснулся размокшей земли, в которой нашли последний приют многие поколения беднейших из жителей Несса, и я вновь поднял его. Как там говорил лохаг из бартизана на мосту через Гьёлль?

«Экзультант Таларикан, чье безумие выражается в нездоровом интересе к ничтожнейшим из аспектов человеческой жизни, утверждает, будто два гросса тысяч – дважды по двенадцать дюжин тысяч человек – питаются единственно объедками, остающимися от прочих! Что в городе насчитывается десять тысяч бродячих акробатов, почти половина которых – женщины! Если бы даже мне было позволено делать вдох лишь тогда, когда какой-нибудь нищий сиганет с моста в реку, я жил бы вечно – город порождает и убивает людей много чаще, чем человек делает вдох!»

Что ж, больше нищие с моста в реку не прыгают: вода сама настигла их одним прыжком. По крайней мере, теперь все их страдания кончены… а кто-то, вполне возможно, даже смог уцелеть.

Добравшись до мавзолея, где часто играл мальчишкой, я обнаружил, что его перекошенная, с давних пор не закрывавшаяся дверь затворена: мощь морского прилива завершила дело, начатое, может статься, целый век тому назад. Опустив череп на порог, я что было сил устремился к поверхности – к россыпи золотистых солнечных бликов, пляшущих на волнах.

XLVIII. О землях старых и новых

Лодки Эаты нигде поблизости не оказалось. Пожалуй, напиши я, как должен написать, что плыл целый день и большую часть следующей ночи, ты, читатель, сочтешь это нелепой похвальбой, однако так оно и было. Вода, которую другие называли соленой, мне таковой отнюдь не казалась и жажду всякий раз, как потребуется, утоляла исправно, уставал я нечасто, а если случалось устать, отдыхал, лежа на волнах.

От всей одежды, кроме брюк, я уже избавился, а теперь сбросил и их, но прежде чем окончательно распрощаться с ними, по давней привычке к бережливости обшарил карманы. В карманах нашлись три мелких бронзовых монетки, дар Имара. Все надписи и лики, отчеканенные на них, истерлись до неразличимости, металл потемнел от времени, отчего монеты казались невероятно древними, какими и были в действительности. Оглядев их, я перевернул ладонь, и бронзовые кругляши канули в воду вместе со всей Урд.

Дважды я видел огромных рыб – возможно, хищных, но в мою сторону ни та, ни другая даже не поглядели. Водяных женщин, из коих Идас, пожалуй, была самой маленькой, мне не встретилось вовсе, как и их властелина Абайи, Эреба или еще кого-либо из морских чудищ.

Наступившая ночь привела с собой свиту из многочисленных звезд, и я долго разглядывал их, лежа на спине, покачиваясь в теплых объятиях Океана. Как много изобилующих жизнью миров летело надо мной в вышине! Некогда, бежав от Авдиисуса, прячась от ветра за скальным выступом и точно так же глядя на эти же самые звезды, я рисовал в воображении