обожествленное понятие[1271], а не «честь» в профанном смысле[1272]. По мнению П. Герца, надписи из Майнца, как и аналогичные им по характеру надписи примипилов из других легионов, свидетельствуют о существовании основанной на обычае обязанности первого центуриона ставить алтарь или статую, посвящаемую знаменам или божествам-хранителям, и эта связь примипила и орла легиона доказывает, что в древности религиозные и официально-административные обязанности были неразрывно слиты[1273].

К аналогичным выводам приходит на основе надписей, сделанных примипилами I Италийского легиона в Новах, И. Колендо[1274]. Среди памятников из Novae наибольший интерес представляет известная надпись, в которой указано, что примипил М. Аврелий Юст 20 сентября 224 г. принес дар «Военным богам, Гению, Доблести, Священному орлу и знаменам I Италийского Северианского легиона» – Dis Militaribus // Genio Virtuti A/quilae Sanc(tae) Signis/que leg(ionis) I Ital(icae) Seve/rianae M(arcus) Aurel(ius) / Iustus domo Hor/rei(!) Margensis(!) mu(nicipii) / Moesiae superio/ris ex CCC(trecenario) p(rimus) p(ilus) // d(onum) d(edit) // dedic(atum) XII Kal(endas) / Oct(obres) Iuliano / II et Crispino / co(n) s(ulibus) / [pe]r Annium Italicum / leg(atum) Aug(usti) pr(o) pr(aetore) (CIL III 6224 = 7591 = ILS, 2295 = AE 1896, 7 = AE 1966, 355). Столь представительного сочетания адресатов посвящения нет больше ни в одной надписи. Следует выделить и другой любопытный памятник – две части надписи на базе колонны, открытые в этом же месте в 1976 и 1978 гг. В первой из них указано, что изображение начала Рима (signum originis)[1275]за здравие Септимия Севера и членов его семейства принес в дар Орлу М. Аврелий Паулин, примипил I Италийского легиона (AE 1982, 849 = AE 1993, 1362 = ILNovae 28). В другой части надписи говорится об освящении этого дара «в счастливейшие времена наших господ», 15 мая 208 г.[1276]Примечательно, что дар здесь приносится непосредственно орлу. В посвятительной надписи из Бригециона, сделанной примипилом I Вспомогательного легиона, Орел выступает в паре с Гением легиона (AE 1935, 98). Своеобразную почесть оказал легионному орлу примипил III Августова легиона Саттоний Юкунд, который, как мы уже говорили, поставил статую Марсу militiae potenti в честь легиона и первый после восстановления легиона положил свой центурионский жезл около орла (vitem aput aquilam), возможно, следуя существовавшему в данной части обычаю (CIL VIII 2634 = ILS, 2296).

Не меньшим почетом, чем легионные орлы, пользовались знамена вспомогательных когорт. Так, трибун Лициний Валериан почтил Гения и знамена I Верной конной тысячной когорты вардуллов, римских граждан (CIL VII 1031 = RIB, 1263 = ILS, 2557). I Элиева когорта даков сделала посвящение Signis et N(umini) Aug(usti) (RIB, 1904). Посвящение, сделанное наместником Нижней Британии (238–241 гг.) Эгнацием Луцилианом под наблюдением трибуна Кассия Сабиниана, адресовано «Гению нашего господина и знамен I когорты вардуллов и Гордианова отряда бременских разведчиков» (numeri exploratorum Bremensium) (CIL VII 1030 = RIB, 1262). Представление о наличии у знамен своего гения засвидетельствовано только здесь, но в принципе оно вполне вписывается в римское понимание гениев как природных богов «какого-либо места, или вещи, или человека» (Serv. Ad Georg. I. 302). «Гибридная форма» (по выражению Х. Анкерсдорфера) в данной надписи – результат, на наш взгляд, не столько неопределенной природы знамен, сколько близости понятий Гения воинской части и ее знамен[1277]. Так же, к примеру, военный лагерь мог иметь и своего гения, и свои numina. Стоит отметить еще одну надпись, вероятно, второй половины II в., в которой сохранились строки, сообщающие, что некий Л. Атилий сделал посвящение Юпитеру Наилучшему Величайшему, Фортуне Возвращающей и знаменам I когорты германцев (AE 1939, 87). Эта надпись и другие названные надписи из Британии и Придунайских провинций показывают, что знамена почитались наравне с нуменами, обожествленными понятиями и богами (причем только римскими)[1278].

Учитывая это и приняв во внимание рассмотренные выше литературные свидетельства, нельзя согласиться с трактовкой signa как простых неодушевленных символов. Скорее всего, в представлении воинов знамена были наделены особой божественной сущностью, которая, возможно, понималась как нумен. Культовое поклонение знаменам выражалось как на общегосударственном уровне, так и в своеобразных традициях конкретных частей и подразделений. Имеющиеся в нашем распоряжении материалы не позволяют сколько-нибудь детально проследить ни различия в культовом почитании отдельных видов знамен, ни эволюцию представлений о знаменах на протяжении императорского периода. Однако единство религии и любви к знаменам, являющееся одной из основ римской воинской этики, не подлежит никакому сомнению. Благочестивая любовь к знаменам определяла идентичность и корпоративное чувство солдата, руководила им в его религиозно-культовых актах, определяла его поведение в бою и в мирное время[1279], но при этом вполне сочеталась с таким сугубо прагматическим чувством, как любовь к собственным деньгам, которые хранились apud signa, дабы, как замечает Вегеций (II. 20), воины не помышляли о дезертирстве и храбрее сражались за знамена на поле боя. Сакральные элементы Fahnenreligion сохранились и во времена христианской империи, когда главным штандартом римских войск стал labarum[1280].

Глава XV

Перебежчики и предатели в римской императорской армии

В истории римской императорской армии, безусловно, были не только славные страницы, обнаруживающие действенную силу тех традиций и ценностей, которые, сформировавшись в эпоху республики, в трансформированном виде продолжали во многом определять корпоративную идентичность и поведенческие стереотипы римских воинов. Нельзя обойти вниманием и имевшие место в этой истории эпизоды и примеры откровенного попрания самих основ воинского этоса и морали, включая не просто самовольное оставление рядов войска (дезертирство), но и переход на сторону врагов Рима, предательство своих товарищей по оружию, измену императору и государству. Такие явления и составят предмет данной главы.

Один из наиболее ярких эпизодов такого рода произошел осенью 69 г. н. э., когда мятежные галлы под предводительством Классика, Тутора и Сабина, своих знатных соплеменников, занимавших командные посты во вспомогательных войсках императорской армии[1281], отложились от римлян и присоединились к антиримскому восстанию батава Юлия Цивилиса[1282]. Задумав создать «Галльскую империю» (imperium Galliarum), они решили переманить на свою сторону уцелевшие части вителлианской армии (это были легионы I Germanica и XVI Gallica), которыми командовал легат XXII Первородного легиона Гай Диллий Вокула. Для этого они стали приглашать для переговоров центурионов и легионеров в свой лагерь, находившийся неподалеку от Новезия (Novaesium, совр. Neuss), и, соблазнив их посулами и деньгами[1283], добились обещания совершить, как пишет Тацит (Hist. IV. 57), «неслыханное преступление» (flagitium incognitum) – привести римскую армию к присяге варварами (Romanus exercitus in externa verba iurarent) и в знак верности этому замыслу