роськинал да взял всё белой снег.

Заходили-то они во Божью́ церьковь;

255 Екатерина-та в папе́рти приосталасе,

Приосталасе она принаредитисе.

Принаредилась-то она да поскоре-то всё

И зашла она во храм да в храм всё Божий-от.

(Говорит-то этот всё ведь плотьницёк)

260 Он пошол-то во корман своей право́й рукой;

Доставает он несчотно красна золота,

Подаваёт-то он всё да тут свешшеннику.

Как свешшенник-от тут да ужахну́лсэ тут:

«Уж ты гой еси, какой бога́тырь этот плотьницёк!

265 Ты несцётно мне насыпал золотой казны».

Говорил-то тут ёму всё плотьницёк:

«Ты бери, бери, да кольки да́но тут:

Овенчай ты тольки царя белого,

Царя белого миня, хоть Петра Перьвого,

270 Петра Перьвого миня да Олёксеёвича».

Скинывал-то он своё-то платьё плотников;

Да увидели тогда-то, шьчо тут белой царь.

Ище поп-от ведь тут да испугалсэ тут

За свои-ти ведь он да за грубы́ реци;

275 Екатерина Алексеевна да чуть в уме стоит,

Цють в уме она стоит, да из глаз сле́зы льют,

Подломились-то у ей да ножки резвыя,

Приупали-то у ей да руцьки белыя.

Ишше тут они да повенчалисе;

280 Он повёл Екатерину в дво́рець царьския,

В дво́рець в царския повёл да в осударьской-от.

Поутру-ту он стаёт, утром ране́шенько,

Он идёт-то наперёд по воську-ту, полкам солдацькиим,

По солдацьким-то полкам всё новобраныим.

285 Говорит-то царь да таковы реци:

«Это шьчо же, братцы, есь закон да на сьвятой Руси,

В Питенбурхи-то у нас да славном городи:

Как ведь женятьце, посмотришь, всё во бедносьтях,

Шьчо во бедносьтях женятьце, во ну́жды-то —

290 Ишше всих-то проздравляют всё з брако́м законным тут

Как миня-то — я царь женилсэ по вечору по поздному,

Овенцялсэ-то ведь я да тоже вечером, —

Ай нехто-то ведь меня не проздравлят теперь».

Тут ведь зачели солдаты проздравлять ево,

295 Проздравлять-то всё ево да изьвинетисе

(закрыцели все: «ура»).

Услыхали-то тут да многи плотьницьки,

Многи плотьницьки да догадалисе:

«Ай не плотник-от тут ведь был, да Петр наш Перьвой-от».

Проздравляли-то ево-то ото всей от радосьти

300 Шьчо со тем его со браком со законным-то.

Говорил-то наш да ишше белой царь,

Наш-от белой-от царь да Петр-от Первой-от:

«Собирайтесь-ко, солдатушки вси новобраныя,

Новобраныя мои, да вси военныи!

305 Я для вас больше иду, да я ведь сам зову,

Ведь сам-то зову, да зову чёстую».

Собирали всех князьей да скоро бо́яров,

Собирал-то скоро всех знакомых плотьницьков;

За богатырями-то уехали скоры́ послы,

310 Да скоры́ послы уехали да скоры́ гонци,

Шьчобы ехали они вси на почесен пир,

Шьчобы ехали ис поля, поля цистого.

Ишше вси скоро́ бога́тыри сьежжалисе,

Оне ско́ро-то тут да все скоплялисе;

315 Они пили-то тут да ели, кушали.

Тут неделёцьку вёлсэ пир на радосьти.

129. АЛЕША ПОПОВИЧ УБИВАЕТ ТАТАРИНА[215]

Ишше было во городи Киеви,

Шше у ласкового князя у Владимира

Ишше было на дворе ведь три бога́тыря;

Проживали всё у князя у Владимера,

5 Оберегатели были красну Киеву,

Шше тому ли князю всё Владимеру,

Опраксеи-то же были Королевисьни,

Как любимой-то ведь кня́зёвой племянёнки,

Ишше ду́шоцьки-то были Марфы Митрёвны.

10 Говорил-то тут казак да Илья Мурамець,

Илья Мурамець, казак, да сын Ивановиць:

«Нам ведь полно этта жить в красном Киеви!

Мы поедём-ко, братцы, во чисто́ полё».

Они скоро же тут да собиралисе,

15 Ишше скоро они тут да отправлялисе,

Ишше садились на добрых же на своих коней,

На своих же коней на богатырьцькиих;

Приезжали они да во чисто́ полё,

Розоставили шатры белополо́тьняны;

20 Они стали по чисту́ полю поежживать, —

Нечего же во чисто́м поли не наехали:

Не гусей-то, не лебедей,

Не пернясцятых-то мелких они утоцёк.

Пристыгала их-то в поли ночка тёмная,

25 Ночка тёмна пристыгала, ночь осённая,

Шчо по утру-ту было, утру ранному,

По восходу-ту было сонця красного,

По закату-ту было луны сьветлою:

У того ли у старого стариньшины,

30 У того ли всё у Ильи, Ильи Мурамця

Как забил-то ёго конь да правой ножоцькой

Шчо о ту ли о матушку сыру́ землю,

Шчо о те ли всё о камешки о серыя.

Пробужаитце Илья ведь от крепко́го сну;

35 Он свежо́й водой ключовой умываитце,

Тонким, белым полотеньцём утираитце,

Он ведь езьдит тотарин на добро́м кони,

Величиной-то ведь тотарин как сильнёй бугор;

40 Он ведь езьдит, собака, похваляитце:

«Я приеду же, приеду ко белы́м шатрам,

Отрублю я, отсеку я буйны головы,

Роскинаю, розмечу я по чисту́ полю.

Я ведь тольке боюсь же старого стариньшины,

45 Я того ли ведь Ильи да боюсь Мурамця:

Шьчо гремит-то про него слава великая,

Розошлась же эта славушка по всей земьли,

Шьчо ведь силой же Илья да весьма си́льнёй есь,

Во чисто́м же поли ёму смерть была не писана».

50 Говорит-то тут Илья, да Илья Мурамець:

«Поежжайте-ко вы, братцы, попроведайте.

Я пошлю разьве Але́шеньку Поповича:

Ишше сила у ёго да не проти́в людей,

Не проти́в будёт Добрынюшки Микитича».

55 Тут ведь скоро как Алёшенька собираитце,

Как садитце он ведь всё да на добра коня.

Они съехались с тотарином, ударились,

Ишше друг друга до-болька́ не ранили.

Ишше сьехались они да во второй же раз;

60 Победил-то тут Алёшенька Поповиць млад.

Как упал-то тут тотарин на сыру́ земьлю, —

Не доехал же до города до Киева,

Не доехал же, собака, он до князя до Владимера,

Как до душоцьки ведь Марфы, Марфы Митревны.

65 И скоро же они да собиралисе,

Как поехали они да в красен Киев град

Шчо ко ласковому князю ко Владимеру.