тогда он опять бросился в атаку, наблюдая, как пухлые губы, словно ужаленные пчелой, изгибаются в улыбке, а девушка движется подобно воде, струящейся по гладким речным камням.

Отразив удар Хиро, она обрушила вакидзаси на его руку с мечом, с хрустом пробив поперечину, перерубив топливопроводы, и клинки замерли. Мичи резко присела, пнув юношу по лодыжкам, пока он, спотыкаясь, пытался увернуться, но его отшвырнуло на палубу.

Хиро впечатался лицом в перила, перевернулся на спину, задыхаясь, когда из сломанного носа хлынула кровь.

Они идут по лотосовым полям, и он сидит у отца на плечах. С горящими глазами протягивает руку, чтобы коснуться родительских мечей, таких тяжелых, что он едва мог их поднять.

«Я же вырасту и стану таким, как ты, папа?»

Мичи опустила ногу на цепной меч Хиро, а ее собственный рычал у нее в ладони.

Ветер играет в волосах, спутанный пучок цвета воронова крыла отражается в ее глазах, которые уставились на Хиро без единой капли жалости.

– Ты даже не представляешь, что ты забрал у меня. Верно? – прошипела Мичи. – Пусть Господь Идзанаги дарует тебе сил умереть достойно…

– Когда же ты заткнешься? – сплюнул Хиро. – Покончи с этим, ради любви к богам…

Мичи приблизила жужжащие зубья катаны к горлу Хиро.

– Хочу сделать тебе прощальный подарок, прежде чем ты покинешь нас, – сказала Мичи. – Чтобы отплатить за доброту, которую ты проявил к моей госпоже. Надеюсь, ты еще помнишь леди Аишу, даймё? Помнишь, как ее приковали к станине с механизмами ради вашей славной династии. Как ее насиловали по ночам гильдийцы своими почетными трубками для оплодотворения? А все это время твоей династии уже было обеспечено продолжение. И оно растет в животе девушки, которой ты когда-то признавался в любви. – Она забарабанила ногтями по рукояти катаны. – Их двое.

– Что? – Глаза Хиро расширились.

– Я мечтала просветить тебя, ублюдок.

– Юкико беременна?

– Ты никогда не увидишь их лиц. Никогда не подержишь в объятиях и не услышишь, как они называют тебя папой. – Мичи улыбнулась холодной и пустой, какой-то замогильной улыбкой. – Зато теперь… теперь ты понимаешь, что такое потеря. – Девушка подняла меч, стальные зубья рассекли воздух, когда она занесла клинок для удара.

Хиро облизнул губы, пробуя на вкус пепел от погребальных подношений. Глаза не мигают. Хороший конец.

Конец воина.

Как у отца? Боги…

– Подожди, – попросил он.

– Нет, – ответила она.

Все в последнем вздохе было слишком реальным – каждый нерв пел, каждое чувство было живым. Ветер поглаживал кожу. Черная снежинка таяла на щеке. Кричали люди. Лязгали мечи. Кто-то бежал, громко топая. Плевались железным огнем сюрикеномёты. Но среди хаотичного потока, среди бури прикосновений, звуков, запахов он видел только падающий клинок.

Он опускался. Стремительно летел прямо на него.

Удар по палубе.

Ее рука – у горла, брызги крови, распустившиеся яркими лепестками, когда сюрикен пролетел сквозь нее.

Свист сюрикена повис в воздухе, как дым. Глаза Мичи стали огромными, она развернулась, пуская в ход вакидзаси, и тогда выстрелил еще один боец.

На нагруднике Мичи заплясали искры, с предплечья, плеча, лица снова брызнули алые струи. Черты лица исказились, когда она ринулась навстречу металлическому граду, хрупкая, маленькая и смертоносная, обманывающая противника столь легко, будто не сражалась, а играла на сямисэне. И она не проронила ни единого слова.

Однако Мичи убила их обоих – смельчаков, у которых хватило здравого смысла посмотреть в сторону рулевой рубки, бросившихся на защиту даймё, когда остальные озаботились спасением собственных жизней. Девушка изрубила их на куски, не сознавая, что потратила на это последние силы. И, повернувшись к Хиро спиной, рухнула на колени, прижав ладонь к горлу, вакидзаси шлепнулся в кровь, уже скопившуюся на палубе.

Как много крови.

Когда она пыталась ползти, не сводя с него глаз, лицо ее скривилось от ненависти. Мичи упала на живот, царапая ногтями дерево, а ноги уже подергивались и в агонии стучали по доскам. Теперь, когда кровь из нее вытекала дымящимся потоком, она двигалась исключительно за счет ненависти.

А Хиро – беспомощный – мог только смотреть.

Через несколько мгновений лицо Мичи совсем побелело, осунулось, хотя она еще пыталась говорить. Рубиново-красные, обожженные пчелами губы продолжали шевелиться. Ее последняя воля и завещание. Возможно, что-то очень дорогое. Имя любимого человека? Или мудрое высказывание, чтобы высечь на ее могильном камне? Чтобы люди поняли, кем она была и почему именно здесь закончила свой путь?

Хиро тоже прополз по крови, прижался ухом к ее губам.

Едва слышный шепот, два слога, хрупких, как стеклышки.

Молитва.

Эпитафия. Окутанная дымом.

– Гореть…

42

То, что будет

Заряды установлены. Таймеры настроены. Каори мрачно улыбнулась в темноте.

Они поставили в резервуаре чи четыре бомбы: любой хватило бы, чтобы воспламенить пары топлива и привести к катастрофе. Никто из мятежников точно не знал, насколько глубоко простирается резервуар, но там определенно плескалось достаточно чи, чтобы снести Главдом со склона горы.

Когда каждое устройство трижды проверили, Мисаки повернулась к Каори.

– Как вы планировали уйти отсюда, Кагэ?

Каори пожала плечами.

– Украсть броненосец и попробовать улететь.

– Команда на корабле ждет нашего возвращения. Один из братьев закладывает взрывчатку под другую посадочную платформу, чтобы отвлечь внимание. Мы окажемся под шквальным огнем, если взлетим без разрешения. Если хотите, прихватим вас с собой.

Каори бросила быстрый взгляд на Маро и остальных. Они медленно кивнули.

– Мы согласны.

– А как насчет твоего отца? – спросила Мисаки.

Каори моргнула. Почувствовала, как крутанулся в животе нож.

– Отца?

– Он в Главдоме. О нем упоминали в отчетах службы безопасности. – Мисаки пожала плечами. – Я подумала, что вы здесь именно поэтому.

– Он… – Голос Каори дрогнул. – Он еще жив?

– Стоит ли удивляться, что Первый Бутон пожелал поговорить с лидером Кагэ?

– Он… с Первым Бутоном? – Глаза Каори сузились за респиратором.

– В Камере Пустоты, – подтвердила Мисаки.

– Как нам туда проникнуть?

– Никак. Напасть на Первого Бутона в его святилище – значит совершить самоубийство.

Каори подошла на шаг ближе и посмотрела в налитые кровью глаза.

– Я спросила, как нам проникнуть…

– Слишком сложная задача, чтобы рисковать жизнью ради одного человека, – раздался металлический вздох.

– Великого человека, – пробурчал Маро. – Он отдал все, чтобы спасти эту землю.

– Если бы он отдал все, от него не осталось бы ничего, что можно было бы еще спасти.

– Ты говорила, что действуешь ради дочери, – заявила Каори. – Что нет на свете большей любви, чем любовь родителя к ребенку. А у меня нет детей. Нет семьи, кроме него, а еще братьев и сестер Кагэ. Некоторые из них стоят рядом. Сегодня я не оставлю их