опасности – все. Гильдия будет процветать, а чистое и хорошее, что существовало в здешних землях, исчезнет. Как думаешь, Акихито хотел бы такого?

Ты не знала его так, как я…

Он находился рядом еще с тех пор, как мне исполнилось семь. Акихито держал меня за руку на похоронах брата. И хотя я не любила его так, как ты, не смей говорить мне, что я его не знала. Акихито бы хотел, чтобы ты сейчас сражалась, Хана. Не для того, чтобы отомстить за него, а чтобы спасти острова и все хорошее, что на них осталось.

Они смотрели друг на друга сквозь заснеженное небо, сквозь вонь черного дыма, огня и крови, какофонию двигателей неболётов и топот Землекрушителя, сквозь массу идущих на штурм гайдзинов, приближающихся к переправам, наведенным через реку войсками Тора. Хана плакала, и плечи ее вздымались, когда она пыталась отдышаться. Кайя рассекала воздух широкими кругами, ее хвост был вытянут, как хлыст.

– ЮКИКО ГОВОРИТ ПРАВДУ, ХАНА. ЕСТЬ ВЕЩИ, ХОТЬ И ОЧЕНЬ МАЛО, КОТОРЫЕ СТОИТ СОХРАНИТЬ. ОН БЫ ХОТЕЛ, ЧТОБЫ ТЫ СРАЖАЛАСЬ. —

Девушка опустила голову, смахивая замерзшие слезинки с ресниц. Юкико ощущала ее внутреннюю борьбу: отчаяние, ярость и злоба сцепились зубами и когтями со словами Кайи, Юкико и чувством долга, исходящим от самой Ханы.

Вот она колеблется на краю той же самой пропасти, которая чуть не поглотила Юкико, когда погиб ее отец. Но в конце концов Хана сжала горе в кулак и проглотила ржавый острый ком.

И Юкико поняла, почему Акихито полюбил ее.

Хана кивнула.

Я с вами.

Юкико указала на штурмовой мост через Амацу, к которому приближалась армия чужаков.

Отлично. Сначала атакуем гайдзинов, чтобы они не смогли попасть в Йаму. Затем разберемся с флотом Торы. Потом необходимо вывести из строя Землекрушитель.

Хана фыркнула.

Хай.

Юкико проскользнула в мысли Буруу – сплошной жар и закаленная сталь.

Ты готов, брат?

ВСЕГДА.

Вот и славно. Давай вырвем сорняк с корнем.

Его звали Владимир Григорьев. Матрос, второй класс. Пятнадцать лет.

Заявление о поступлении на службу представляло собой цепочку полуправд, скрепленных звеньями лжи, хотя на самом деле вербовщики не стали опрашивать мальчика слишком рьяно, когда узнали, что он из Кракаана. Именно там случилась резня, учиненная работорговцами, с похищением женщин, детей и полуживых мужчин из города…

Что ж, история стала легендой еще до того, как Владимир и разношерстная кучка выживших доковыляли до Тарнова на востоке.

Юноша хотел отомстить за потери, за всех, кто уничтожен. Посыл понятен каждому, и неважно, пятнадцать тебе или нет.

Владимир был сыном рыбака и считал, что если ему выпала честь служить в войсках Императрицы, то корабль оказался самым подходящим местом. Но он не предполагал, что будет так чертовски скучно.

Сборы и смотры были, безусловно, великолепными. Штурм города Кава оказался блестящим. Но теперь, когда высадка на берег завершилась, моряки маялись без дела. Корабли давно пришвартовали в дымящихся руинах гавани работорговцев, экипажи ожидали возвращения войск маршала Сергея. Владимир проводил дни, играя в азартные игры, прослушивая донесения с полей сражений или же стоя на дозорной вышке, с самокруткой в одной руке и подзорной трубой – в другой.

Небо было черным, море – серо-стальным, а ветер – студеным, как дыхание ледяного дьявола. Кто-то сказал, что работорговцы называют это скопление воды Бухтой драконов. Уставившись вниз, Владимир выдохнул струю дыма и покачал головой, удивляясь чужой глупости.

Внезапно в глубине моря шевельнулось что-то серебристое, длинное, похожее на хлыст. Вспыхнуло на мгновенье, а затем исчезло.

Владимир моргнул, нахмурился, глядя на волну, разбивающуюся о корпус судна гребнями высотой в десять футов. Новая серебристая вспышка промелькнула под носом корабля, быстрая, как Старец Мороз, длиной наверняка футов двадцать. Владимир опять выдохнул дым из замерзающих губ, набрал в грудь побольше воздуха, чтобы крикнуть, и поглядел на горизонт. Но слова застряли у юноши в горле, и на него ушатом холодной воды обрушилась паника.

Наклонившись, он врубил предупредительную сирену и завопил во всю мощь легких:

– По местам! Занять свои посты! Приливная волна!

Тревожные крики разносились по кораблю, а в голове юноши эхом отдавался вой сирены. Владимир почувствовал, как заработали двигатели, услышал барабанный бой сотен сапог, когда экипаж вскочил на ноги. Их «Григорий» начал двигаться, гребные винты взбивали волны в пену, нос неторопливо поворачивался, весь флот следовал его примеру, рулевые налегали на штурвалы и запускали двигатели, чтобы установить корабли лицом к угрозе, нависшей над горизонтом.

Владимир видел ее невооруженным взглядом: огромная, бурлящая стена воды, черная, как ночь. Юноша всмотрелся в подзорную трубу, и у него перехватило дыхание.

Владимир вытер иней с линзы и снова посмотрел в окуляр, изумленно сплюнул с губ ругательство.

– Живая Богиня, спаси нас.

Волна была поистине громадной. Но страшнее всего было то, что она состояла не только из воды, но и из зубов. Тысячи извивающихся существ кружились в ее глубинах, взбирались на гребни и врезались в поверхность – об этих созданиях экипажи аккумуляторной станции говорили со страхом и благоговением.

Морские драконы.

А затем Владимир заметил две огромные тени, длиннее, чем весь флот от края до края. Существа настолько гигантские и устрашающие, что в них было невозможно поверить: зубы высотой с дом, глаза похожи на огромные сияющие солнца. От их вида у юноши в душе проснулось нечто первобытное, что-то, рожденное долгими зимними ночами в его детстве.

Страх был бездонным, и сердце едва не выпрыгнуло из груди. А они всплыли на гребень волны: один – змей из сверкающего серебра, а второй – столь непроницаемо-черный, что казалось, шкура создания не отражала свет.

И тогда Владимир поймал себя на том, что истошно орет:

– Покинуть корабль! Богиня, помоги нам! Всем покинуть корабль!

Драконы.

Таких мир не видел уже тысячу лет. И они приближались.

Она чувствовала их, потянувшись через весь остров, лежащий между ней и восточными морями. К существам, которых разбудила, – дремлющим гигантам, свернувшимся калачиком в тепле Края вечных бурь, спящим под колыбельную Сусано-о. Но она была достаточно громкой. И сильной. Огоньки у нее в животе давали возможность слышать все это, пульс каждого существа, биение каждого сердца – песню жизни целого мира. И она проникла в их умы и закричала, и голос эхом разносился во тьме, пока колоссальные, как неболёты, глаза не распахнулись, пока массивные, как крепости, сердца не начали биться быстрее, пока те, что спали так долго – дольше всех живущих на земле, – не пробудились в глубинах и потребовали назвать ее имя.

И она ответила.

А