Лихачев, выделяя истоки особенностей русского национального менталитета, — Оно было многонациональным уже в X, XI и XII веках… Русские сражались с половцами. Но ни одного слова презрения к ним, как к народу, в русских литературных произведениях и в летописи мы не встретим…». Лихачев приводил пример Вл. Мономаха, который в своем «Поучении» гордо рассказывает о грозных победах над половцами, но не менее гордо он сообщает: «Миров заключил с половецкими князьями без одного двадцать…, и раздаривал много скота и много одежды своей. И отпустил из оков лучших князей половецких…»[1813].

«После кончины в 1598 г. последнего Рюриковича…, — дополнял В. Кожинов, — царем был избран боярин «татарского происхождения» Борис Годунов…, его главным соперником… был также русский татарин — потомок Чингисхана Симеон (Саин) Бекбулатович, которого Иван Грозный в 1575 г. объявил «великим князем всея Руси»…, через полвека совершился раскол в русской Церкви и во главе борющихся сторон оказались два русских мордвина — патриарх Никон и протопоп Аввакум…»[1814].

Западное мировоззрение формировалось в совершенно других условиях. Европейские страны представляли собой в той или иной мере мононации, для которых заморские колониальные народы были заведомо дикими, низшими расами. Например, кембриджский историк Ч. Кингсли писал своей жене в 1860 г. из Ирландии: «Мне не дают покоя человекообразные шимпанзе, которых я вижу вдоль сотен миль дорог этой ужасной страны… Противно наблюдать белых шимпанзе: будь они черными, это было бы не так страшно…»[1815].

«Еще сто лет тому назад, — писал в 1930-х гг. И. Солоневич, — на юге и западе США правительство платило за скальп взрослого индейца пять долларов, а за скальп женщины и ребенка — по три и два доллара. Приблизительно в то же время завоеванные кавказцы — Лианозовы, Манташевы, Гукасовы — делали свои миллионы на «русской нефти», из русских — не сделал никто. Завоеванный князь (армянин) Лорис-Меликов был премьер-министром, а Гончаров во «Фрегате «Паллада» повествует о том, как в борьбе против «спаивания туземцев» русское правительство совершенно запретило продажу всяких спиртных напитков к востоку от Иркутска — и для русских в том числе. Все это никак не похоже на политику «национальных меньшинств» в США и Канаде, в Конго или на Борнео. Все это никак не похоже и на политику Англии в Ирландии или Швеции в Финляндии. Англия, завоевав Ирландию, ограбила ирландцев до нитки, превратив все население страны в полубатраков. Швеция, завоевав Финляндию, захватила там для своей аристократии огромные земельные богатства, и против этой аристократии финское правительство вело свои знаменитые «дубинные войны». Россия отвоевала от Швеции Прибалтику и Финляндию, не ограбила решительно никого, оставила и в Прибалтике, и в Финляндии их старое законодательство, администрацию и даже аристократию — прибалтийские немцы стояли у русского престола и ген. Маннергейм был ген. — адъютантом его величества»[1816].

Британский полковник Сайкс посетивший в 1916 г. русские войска на Кавказе, был поражен отношением между русскими и туземцами, которые по его словам невозможны для англичан, поскольку последние «считают себя господствующей, высшей расой и поэтому никогда не поддерживают никаких отношений с туземцами своих колоний. Нарушить эту ужасную традицию — значит подвергнуться полному остракизму со стороны своих. Английского солдата нельзя заставить отдать честь офицеру колониальных войск — это считается оскорблением»[1817].

В России наоборот, «победив поляков, чеченцев…, империя, — отмечает историк А. Буровский, — даже не пыталась отомстить побежденным за упорное сопротивление. Воинская доблесть противника не только не отрицалась, но вызывала уважение, и этого никто и не думал скрывать»[1818]. Характерен в этой связи пример с Шамилем, ему не мстили, наоборот его положение было приравнено к статусу владетельного князя. «Завоеванные Российской империей народы не переживали национального унижения. Простонародье могло жить по своим древним традициям, никто их нравы не «исправлял». Привилегированный слой завоеванных народов быстро получал права российского дворянства»[1819].

Американец, посетивший Среднюю Азию в тот период, оставил наглядное подтверждение эффективности этой политики: «Довольно странно, но мусульмане отзывались о русском императоре самым лучшим образом. Поведение ген. Черняева произвело на них самое благоприятное впечатление. С тех пор местное население ни разу не выступило против своих завоевателей»[1820].

* * * * *

Российская империя представляла собой совершенно особое явление, объединяя абсолютно различные культуры — Запада и Востока, население которых находилось на разном эволюционном уровне развития — от просвещенного европейского капитализма до глухого восточного феодализма. Ее огромные размеры, различие климатических и географических условий, многонациональный и сухопутный характер ставили такие преграды на пути объединения различных народов, что трудно представить, как такое объединение вообще смогло произойти?

«Находясь на границе двух столь различных миров, восточно-азиатского и западноевропейского, имея твердые контакты с обоими, Россия, собственно, представляет собой особый мир, — отвечал на этот вопрос в 1893 г. С. Витте, — Ее независимое место в семье народов и ее особая роль в мировой истории определены ее географическим положением и в особенности характером ее политического и культурного развития, осуществлявшегося посредством живого взаимодействия и гармоничной комбинации трех творческих сил, которые проявили себя так лишь в России. Первое — православие, сохранившее подлинный дух христианства, как базис воспитания и образования; во-вторых, автократизм как основа государственной жизни; в-третьих, русский национальный дух, служащий основанием внутреннего единства государства, но свободный от утверждения националистической исключительности, в огромной степени способный на дружеское товарищество и сотрудничество самых различных рас и народов. Именно на этом базисе строится все здание российского могущества»[1821].

Действительно, условия формирования Российской империи наложили отпечаток на саму имперскую нацию: «Россия больше чем народ, — указывал на ее особенность религиозный философ В. Соловьев, — она есть народ, собравший вокруг себя другие народы…»[1822]. «Дух России — вселенский дух», пояснял Н. Бердяев, «Национален в России именно ее сверхнационализм…, в этом самобытна Россия и не похожа ни на одну страну мира»[1823]. Эта особенность отразилась даже в том факте, что название русского народа является прилагательной частью речи, в то время как всех остальных народов — существительной.

Формулируя русскую национальную идейную основу, Ф. Достоевский писал, что «стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только… стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите…»[1824]. Эти идеи развивал немецкий философ В. Шубарт, который относил такой нетипичный для Запада менталитет русского человека, не к его слабости, а наоборот — к его достоинствам: «Сущность русского братства не в том, что люди в равной мере чем-то владеют или что они равны, а в том, что они уважают равноценность друг друга»[1825]. «Русская