то время как господствующий (!) народ секли кому было не лень — ни один инородец не подвергался телесному наказанию, — отмечал в 1909 г. М. Меньшиков, — За инородцами, до отдаленных бурят включительно, ухаживали, устраивали их быт, ограждали свободу веры, давали широкие наделы… Разве в самом деле русским колонистам в Поволжье, в Крыму, на Кавказе давали те же громадные наделы и те же льготы, что немцам-колонистам? Разве русское крестьянство было устроено столь же заботливо, как, например, польское 40 лет тому назад? Что ж тут говорить о равноправии, когда какой-нибудь слесарь-еврей, несмотря на черту оседлости, мог путешествовать по всей России, до Самарканда и Владивостока, а коренной русский слесарь еще посейчас связан, точно петлей, тем, вышлют ему паспорт из деревни или нет»[1844].

Причина этого заключалась в том, что с Великим освобождением 1861 г. крепостное право не было отменено совсем, а трансформировалось в «социальную сегрегацию» крестьянства, оставляя его низшим, ограниченным в правах и несущим основную налоговую нагрузку сословием империи[1845].

3.) Экономическая эксплуатация была следствием необходимости все той же жесткой мобилизации всех средств и ресурсов государства для строительства империи. Россия «расширялась путём своих завоеваний, а народ в своей роли чернорабочего плательщика всё нищал и хирел, — отмечал этот факт в 1905 г. кн. В. Мещерский, — ибо на него налагала политика новой по-Петровской России всё бремя и ведения войн, и расходов на завоевание и содержание новых земельных приобретений», «создалась в размерах полмира громадная Россия, до сего времени оплачивающая все свои приобретённые владения, под именем окраин, выколачиванием последних грошей с русского центра, то есть с русского народа, так как по среднему расчёту оказывается, что всякое земельное приобретение Россиею за эти двести лет представляет увеличение дохода на 3 рубля, а увеличение расходов для центральной России на 30 рублей»[1846].

«Внешнее территориальное расширение государства идет обратно пропорционально к развитию внутренней свободы народа…, — подтверждал в 1904 г. В. Ключевский, — На расширяющемся завоеваниями поприще увеличивался размах власти, но уменьшалась подъемная сила народного духа… В результате внешних завоеваний государство пухло, а народ хирел»[1847]. «Расширяясь без конца, страна тратит капитал; развиваясь внутрь, она накапливает его, и, может быть, все беды России в том, — писал в 1912 г. известный правый публицист М. Меньшиков, — что она все еще не начала настоящего периода накопления. Завоевывая огромные пространства, мы до сих пор оттягивали от центра национальные силы»[1848].

«Россия, превратившись в течение двух столетий в самую могущественную державу в мире и сосредоточив все свои силы на этой великой задаче, не могла, — подтверждал С. Витте, — делать сбережений, а следовательно, не могла создать капиталов. А между тем, при современном строе промышленности капитал играет в экономической жизни такую же роль, какую пища играет в развитии человека»[1849].

Только Петр I основал более 100 поселений, из них 10 городов, в том числе, помимо новой столицы — Санкт-Петербурга, Бийск, Липецк, Новосибирск, Петрозаводск, Тамбов… К 1785 г. в России насчитывалось 540 городов, из которых 193 были основаны во времена правления Екатерины II[1850], среди них только в Новороссии: Екатеринослав (Днепропетровск), Луганск, Херсон, Николаев, Одесса, Симферополь, Севастополь, Мариуполь, Кривой рог, Александровск (Запорожье); Елизаветград (Кировоград)…

Помимо огромных средств на строительство городов, на цивилизацию окраин уходили, и без того крайне ограниченные, ресурсы образованного русского класса: «подавляющее большинство чиновников и офицеров, служивших на Кавказе, в Средней Азии, в Сибири, на Дальнем Востоке и в европейской части страны, были уроженцами Европейской России»[1851]. В том числе и в Западном крае, где кроме «самых низших канцелярских должностях; все остальные замещались исключительно лицами русского происхождения или немцами»[1852].

О масштабе проблемы можно судить на основании того, что в период между 1755 и серединой 1850-х гг. число чиновников выросло примерно на 4000 %, а в последующие четыре десятилетия — на 295 %[1853]. «Усилия эти, — отмечал в 1907 г. товарищ министра внутренних дел С. Крыжановский, — истощали русское национальное ядро, принуждая разбрасывать его малоокрепшие силы на огромном пространстве империи и тем самым понижать в среднем уровень служилого класса, призываемого к отправлению государственных задач»[1854].

К началу ХХ века проблема достигла такой остроты, что в 1901 г. для изучения вопроса была создана специальная правительственная комиссия, которая вошла в историю под названием «Комиссия по оскудению центра…». Ее корреспонденты из центральных губерний почти хором отмечали, что «окраины поставлены в особенно привилегированное положение сравнительно с центральными местностями России»[1855]: «Из года в год окраины высасывают богатства центра. Страна превращается в воронку: благосостояние отдельных ее частей тем ниже, чем дальше они от периферии, чем ближе они к центру. Статистические исследования доказали, что государство вот уже несколько десятков лет берет у серединных своих областей налогами и монополями гораздо более, чем возвращает их в государственных затратах на местах. В то же время на окраины затрачивается государством более чем эти окраины расходуют на государство»[1856].

«Покорив враждебные племена, мы, вместо того, чтобы взять с них дань, сами начали платить им дань, каковая под разными видами выплачивается досель, — подтверждал этот факт в 1909 г. М. Меньшиков, — Инородческие окраины наши вместо того, чтобы приносить доход, вызывают огромные расходы. Рамка поглощает картину, окраины поглощают постепенно центр. В одно столетие мы откормили до неузнаваемости, прямо до чудесного преображения, Финляндию, Эстляндию, Курляндию и Польшу. Никогда эти финские, шведские, литовские и польские области не достигали такого богатства и такой культуры, какими пользуются теперь… В чем же секрет этого чуда? Только в том, что мы свою национальность поставили ниже всех. Англичане, покорив Индию, питались ею, а мы, покорив наши окраины, отдали себя им на съедение. Мы поставили Россию в роль обширной колонии для покоренных народцев — и удивляемся, что Россия гибнет!»[1857]. «Постепенно, но неудержимо мы вступаем в зависимые и даже подчиненные отношения к покоренным нами народностям, — пояснял в 1912 г. М. Меньшиков, — Они делаются нашей политической, промышленной и земельной аристократией…»[1858].

«У нас вошло в какую-то привычку, — подтверждал в начале ХХ в. этнограф М. Миропиев, — отдавать предпочтение интересам окраин перед интересами центра… Таких окраин, живущих за счет центра, у нас несколько: Кавказ, Туркестан, Закаспийская область и др. Это вопреки всем западноевропейским народам, которые стремятся обогатиться за счет колоний или по крайней мере привести в равновесие доходы и расходы их, — это какая-то особая у нас благотворительность на окраины, мы в данном случае похожи… на