Несколько дней я не выходил из дома, спал когда придется ипрактически ничего не ел. По ночам я сидел в галерее у камина и вслушивался втишину, надеясь услышать шаги за дверью. Мне хотелось верить, что Кристинавернется. Узнав о смерти сеньора Семпере, она вернется ко мне хотя бы изжалости, а в тот момент я был бы счастлив и этим. Примерно через неделю послесмерти букиниста, уже поняв, что Кристина не появится, я начал сноваподниматься в кабинет. Я извлек из сундука рукопись патрона и стал перечитывать,наслаждаясь каждым словом и фрагментом. То, что я читал, вызывало у меняодновременно тошноту и муторное чувство удовлетворения. Вспоминая о ста тысячахфранков — сумме, ошеломившей меня вначале, — я усмехался про себя и думал,что сукин сын купил меня очень дешево. Тщеславие заглушало горечь, а бользапирала на замок совесть. В припадке высокомерия я прочитал еще разпресловутый «Lux Aeterna» Диего Марласки, своего предшественника, и предалманускрипт огню в камине. Где Марласка потерпел поражение, я добьюсь успеха.Где он заблудился, я найду выход из лабиринта.

На седьмой день я приступил к работе. Дождавшись полуночи, яуселся за письменный стол. Чистый лист бумаги был заправлен в каретку«Ундервуда», а за окнами лежал темный город. Слова и образы бурным потокомлились с кончиков пальцев, как будто ждали своего часа, затаив ярость, втемнице души. Страницы текли одна за другой на едином дыхании, не требуя ниразмышлений, ни сосредоточенности. Текст складывался сам собой, минимальныхусилий стоило только ввести мозг в состояние оцепенения и отравить все чувстваи разум. Я думать забыл о патроне, его требованиях и вознаграждении. Впервые вжизни я писал только для себя. Я писал, чтобы разжечь мировой пожар и сгоретьсамому в его пламени. Я работал ночи напролет, пока не падал от усталости. Ябарабанил по клавишам машинки, покуда не сбивал в кровь пальцы и горячечноемарево не застилало глаза.

Однажды январским утром, давно потеряв счет времени, яуслышал стук в дверь. Я лежал в постели, созерцая старую детскую фотографиюКристины, где она идет за руку с незнакомцем по причалу, вдающемуся в моресвета. Мне казалось, будто эта карточка — единственное, что у меня осталосьхорошего, и она же служила ключом ко всем загадкам. Я не обращал внимания на стукв дверь, но потом услышал ее голос и понял, что сдаваться она не собирается.

— Открывайте немедленно. Я знаю, что вы там. И я неуйду, пока вы не откроете, или я разобью эту дверь.

Когда я открыл, Исабелла отпрянула и в ужасе уставилась наменя.

— Это я, Исабелла.

Исабелла ужом проскользнула мимо меня и ринулась прямиком вгалерею открывать все окна. Потом она отправилась в ванную комнату и пустилаводу, чтобы наполнить ванну. Схватив за руку, она потащила меня мыться. Усадивна бортик, девушка заглянула мне в глаза, приподняв веки пальцами и недовольнокачая головой. Ни слова не говоря, она принялась расстегивать на мне рубашку.

— Исабелла, у меня нет настроения.

— Что это за порезы? Откуда они?

— Всего лишь пара царапин.

— Я хочу, чтобы вас осмотрел врач.

— Нет.

— Не смейте спорить со мной, — сурово сказаладевушка. — Сейчас вы ляжете в ванну, намылитесь и хорошенько вымоетесь, апотом побреетесь. У вас есть выбор: вы сделаете это самостоятельно или с моейпомощью. Не думайте, что я постесняюсь.

Я улыбнулся:

— Уверен, что нет.

— Делайте, что сказано. А я пока схожу за врачом.

Я собирался возразить, но она вскинула руку, заставивзамолчать.

— Ни слова. Если воображаете, что вы единственный, комуплохо, то ошибаетесь. Вам, может, и все равно, если вы издохнете как собака. Нопо крайней мере имейте мужество вспомнить, что другим это небезразлично, хотя,честно говоря, не понимаю почему.

— Исабелла…

— В воду. И сделайте любезность, снимите брюки и нижнеебелье.

— Я умею мыться.

— Глядя на вас, не скажешь.

Исабелла побежала за врачом, а я тем временем, подчинившисьее приказу, принял крещение холодной водой и мылом. Я не брился со дня похоронСемпере, и мое отражение в зеркале выглядело дико. Глаза налились кровью, ацвет кожи стал мертвенно-бледным. Переодевшись в чистое, я решил скоротатьожидание в галерее. Исабелла вернулась минут через двадцать в компанииэскулапа, которого я будто бы встречал пару раз в нашем квартале.

— Вот пациент. Не обращайте внимания на то, что он вамскажет, поскольку он спесивый обманщик, — объявила Исабелла.

Доктор мельком взглянул на меня, пытаясь на глазокопределить степень моей враждебности.

— Принимайтесь за дело, доктор, — щедро предложиля. — Считайте, что меня нет.

Доктор приступил к деликатной процедуре осмотра: измерилдавление, послушал легкие и сердце, проверил зрачки, заглянул в рот, задал рядвопросов таинственного назначения, многозначительно косился, иными словами,проделал все ритуальные действия, составляющие основу медицинской науки.Обследуя раны, нанесенные бритвой Ирене Сабино, он поднял брови и строгопосмотрел на меня.

— А это что?

— Долго объяснять, доктор.

— Вы сами это сделали?

Я покачал головой.

— Я выпишу мазь, но, боюсь, шрамы все равно останутся.

— Наверное, так и было задумано.

Доктор продолжал осмотр. Я покорно вытерпел все, глядя наИсабеллу, с тревогой наблюдавшую за доктором с порога. Я понял, как отчаянномне ее не хватало и как я ценил ее дружбу.

— Напугали, нечего сказать, — с упрекомпробормотала она.

Доктор взглянул на мои руки и нахмурился, увидев, чтоподушечки пальцев стерты почти до мяса. Он тщательно забинтовал мне пальцы,один за другим, бурча что-то себе под нос.

— Сколько времени вы уже не ели?

Я пожал плечами. Доктор переглянулся с Исабеллой.

— Причин для беспокойства нет, но я хотел бы, чтобы выне позднее завтрашнего дня пришли ко мне в клинику.

— Увы, это невозможно, доктор, — заявил я.

— Он придет, — пообещала Исабелла.

— Кроме того, я рекомендую горячее питание. Начинайте сбульона, а потом можно перейти к более существенным блюдам. Побольше пейте, нони капли кофе и возбуждающих средств. Но главное — отдых. Не помешает прогулкана свежем воздухе на солнце, но не переутомляться. У вас классическая картинаистощения и обезвоживания, анемия в начальной стадии.

Исабелла вздохнула.

— Ерунда, — подал голос я.

Доктор с сомнением на меня посмотрел и встал.

— Встретимся завтра у меня в кабинете в четыре дня. Туту меня нет ни инструментов, ни условий для более тщательного обследования.