— Могло быть хуже, — подбодрил ее я.

Исабелла кивнула.

— Да. Дело могло закончиться писателем.

Мы долго смотрели друг на друга. Потом Исабелла поднялась скресла. Надев пальто, она стала застегивать пуговицы, повернувшись ко мне спиной.

— Мне надо идти, — глухо сказала она.

— Спасибо, что составила мне компанию, —поблагодарил я.

— Не упустите ее, — сказала Исабелла. —Найдите, где бы она ни находилась, и скажите, что любите ее, даже если этобудет ложью. Нам, девушкам, нравится слышать такие вещи.

И в этот момент она повернулась и, нагнувшись, коснуласьгубами моих губ. Потом с силой сжала мою руку и ушла, не попрощавшись.

5

До конца недели я исходил Барселону вдоль и поперек впоисках людей, видевших Кристину в истекшем месяце. Я посетил места, где мы сней бывали вместе, и прошел по следам (впрочем, напрасно) Видаля, заглядывая вего излюбленные кафе, рестораны и шикарные магазины. Всем, кто попадался мне напути, я показывал фотографии из альбома, оставленного Кристиной у меня дома, испрашивал, не появлялась ли она в последнее время. В некоторых местах ясталкивался с теми, кто узнавал ее и вспоминал, что видел как-то в обществеВидаля. Кое-кто даже припоминал ее имя. Но никто не видел Кристину уженесколько недель. На четвертый день поисков я начал подозревать, что Кристинавышла из дома с башней в то утро, когда я отправился покупать билеты на поезд,и просто испарилась с лица земли.

Потом я вспомнил, что семья Видаль имела в своемраспоряжении забронированный на постоянной основе номер в гостинице «Испания»на улице Сант-Пау за театром «Лисео». Он предназначался для членов семьи, комупосле оперы не хотелось или было неудобно возвращаться на Педральбес поздноночью. Я доподлинно знал, что сам Видаль и его отец, во всяком случае, в былыегоды, использовали этот номер, чтобы приятно провести время с сеньоритами исеньорами, чье присутствие в официальной резиденции на Педральбес могло датьпищу нежелательным слухам, независимо от социального статуса дамы. Видаль многораз гостеприимно предлагал мне эту комнату (я тогда еще жил в пансионе доньиКармен), если вдруг, как он выражался, мне взбредет в голову фантазия раздетьдаму в интерьере, не внушающем ужас. Я сомневался, что Кристина сочла быподобное место подходящим убежищем, если она вообще знала о его существовании,но я исчерпал список возможных вариантов, и ничего другого мне в голову неприходилo. День клонился к вечеру, когда я пришел в гостиницу «Испания» ипопросил позвать управляющего, дав понять, что являюсь другом сеньора Видаля. Япоказал фотографию Кристины. Управляющий, от чрезмерной деликатности походившийна мороженую рыбу, вежливо мне улыбнулся и сказал, что «другие» служащиесеньора Видаля уже приходили наводить справки об этой особе несколько недельназад, и он им ответил то же, что и мне. Он никогда не видел эту сеньору вгостинице. Я поблагодарил его за подернутую ледком любезность и направился квыходу, совершенно упав духом.

Минуя стеклянную дверь в ресторан, краем глаза я заметилпоказавшийся знакомым профиль. Патрон сидел за столиком, единственныйпосетитель в ресторане, и смаковал нечто, больше всего напоминавшее кусочексахара для кофе. Я собирался пуститься наутек, как вдруг он повернулся и,широко улыбаясь, приветственно помахал мне рукой. Проклиная свое невезение, яответил на приветствие. Знаками патрон радушно приглашал меня присоединить кнему. Я неохотно приблизился к двери и вошел в ресторан.

— Какая приятная неожиданность встретить вас здесь,любезный друг. А я как раз думал о вас, — сказал Корелли.

Я без воодушевления пожал ему руку.

— Мне казалось, вас нет в городе, — проронил я.

— Я вернулся раньше, чем ожидалось. Могу я угостить васчем-нибудь?

Я отказался. Он указал мне на стул за своим столиком, и япослушно сел. Патрон, верный своему стилю, был одет в черную шерстяную тройку скрасным шелковым галстуком. По обыкновению, он выглядел безупречно, и все же вего костюме недоставало какой-то существенной детали, хотя мне с ходу неудалось определить природу несоответствия. Только через несколько мгновений ясообразил, в чем дело. На лацкане пиджака отсутствовала брошь с изображениемангела. Корелли, проследив направление моего взгляда, вздохнул.

— К великому сожалению, я ее потерял, и не знаюгде, — пожаловался он.

— Надеюсь, брошь была не слишком дорогой.

— Я дорожил ею из чисто сентиментальных побуждений.Однако давайте поговорим о важных вещах. Как вы поживаете, друг мой? Мне оченьнедоставало бесед с вами, несмотря на наши спорадические разногласия. Знаете,очень трудно найти достойного собеседника.

— Вы мне льстите, сеньор Корелли.

— Ни в коем случае.

Наступило непродолжительное молчание, сопровождавшееся лишьбездонным взглядом его темных глаз. Я подумал, что мне больше нравится, когдаон пускается в свои обычные рассуждения. Когда он умолкал, его внешностьнеуловимо менялась, и атмосфера вокруг будто сгущалась.

— Вы остановились в этой гостинице? — спросил я,только чтобы нарушить это тягостное молчание.

— Нет, я по-прежнему живу в доме у парка Гуэль. У менябыла назначена здесь встреча сегодня вечером, но, похоже, мой друг опаздывает.Безответственность некоторых людей удручает.

— Мне представляется, сеньор Корелли, что не многиеосмелятся заставить вас долго себя ждать.

Патрон посмотрел мне в глаза.

— Не многие. Более того, единственный человек, о ком ямог бы такое сказать, это вы.

Патрон взял кусок сахара и бросил его в чашку. За первымкуском последовали второй и третий. Он пригубил кофе и высыпал в напиток ещечетыре куска. Взяв пятый, он поднес его ко рту.

— Обожаю сахар, — пояснил он.

— Вижу.

— Вы не заводите речь о нашем проекте, любезныйМартин, — сказал он напрямик. — Есть проблемы?

Я сглотнул и произнес:

— Работа почти закончена.

Лицо патрона просияло улыбкой, которую я предпочел бы невидеть.

— Вот это действительно превосходная новость. Когда ясмогу получить рукопись?

— Через пару недель. Остались кое-какие мелочи, большетехнического характера. Отредактировать, отшлифовать.

— Мы уже можем назначить дату?

— Если хотите…

— Как насчет пятницы двадцать третьего числа сегомесяца? Что скажете о приглашении на ужин, чтобы отпраздновать успешноезавершение работы?

До пятницы, двадцать третьего января, оставалось ровно двенедели.

— Хорошо, — согласился я.

— Тогда договорились.

Он поднял чашечку переслащенного кофе, словно провозглашаятост, и осушил ее одним глотком.