Далее перечислялось, чего конкретно не может позволить ГлебСеменович Чужанин – как человек, как гражданин, как россиянин. Как мужчина,наконец! Перечень получился довольно длинным, и чем больше слушала Тамара, тембольше восхищалась Глебом. Он всегда был силен такими вот речевыми экспромтами,откровенно подражая в них своему бывшему покровителю, которого хлебом не корми– только дай взобраться на танк и повернуть вспять историю страны. Однакосейчас экспромт был лишен всегдашнего глебовского высокомерия: «Ну что это вы такбедно живете? Почему у вас все так плохо? Ну что вы тут? Ведь это надо вот такделать, отсюда рыть, а там зарывать, все очень просто! Как вы сами до этого недодумались?» Сейчас он смотрел не в сторону, не в землю, не в камеру даже, а вглаза людям, в голосе его звучала истинная озабоченность тем, что актвандализма принес вред родному городу, потому что это не просто памятник – этостраница прошлого, а ни одной страницы этого самого прошлого нельзя вырвать изкниги жизни. Ведь даже великий русский поэт, двухсотлетие которого в эти дниотмечает все прогрессивное человечество, сказал: «И с отвращением читая жизньмою, я трепещу и проклинаю, и горько жалуюсь, и горько слезы лью, но строкпечальных не смываю!»

Ну, может, толпа и не рыдала от восторга, однако те же самыелюди, которые последнее время упорно «захлопывали» Чужанина на всех митингах,сейчас внимали ему, а некоторые даже одобрительно кивали. Валька, хитрый змей,выцеливал своей камерой в основном этих кивающих и запечатлевал их, так что примонтаже легко создастся впечатление, будто все нижегородцы в едином порывемашут головами, соглашаясь буквально с каждым словом Чужанина. «Одобрям-с!» Вкадр то и дело попадал и сам Глеб, за которым, как привязанная проводом,моталась высокая тонкая женщина с маленькой черной головкой.

«Кто это? Неужели Томка Шестакова? И опять с Чужаниным!Значит, зря говорят, что он на нее плюнул, похоже, все между ними тип-топ. Иесли Чужанин опять пойдет в гору… Какой же я был дурак, что вчера отказалсявзять у Шестачихи статейку, надо будет позвонить, извиниться, сказать, чтопередумал…»

Тамара просто-таки слышала эти слова, которые зазвучат вголовах у редакторов газет, когда они посмотрят «Итоги дня». У нее в ушах уже,можно сказать, звучали трели, которыми круглосуточно будет разрываться еетелефон. Она неотрывно следила за Чужаниным, чтобы не пропустить ни одного егодвижения, ни одного слова, но, похоже, Глеб уже выдохся. Да и, собственно, очем еще говорить? Пора было закругляться.

Все это время казачок топтался, как неприкаянный, у подножияизуродованного идола и вроде бы совсем смирился со своей участью: два парня вформе алчно косились на него, не заковывая в железы только потому, чтостеснялись прервать выступление Чужанина. И вдруг лампасник сорвался с места иринулся прочь.

Это бурное проявление активности было настолько неожиданным,что все вокруг на мгновение оцепенели. А когда люди начали приходить в себя итянуться к проворному юнцу, пытаясь его поймать, казачок швырнул в нихотрезанную голову Берлио… тьфу, Якова Михалыча – и выиграл еще несколькомгновений.

Тамаре чудилось, будто казачок движется удивительно быстро,а милиционеры, омоновцы и два чужанинских сопровождающих – вся эта командаоказалась рядом с беглецом – еле-еле шевелятся. Но она тоже оказалась на путибеглеца!

Тамара метнулась ему наперерез и даже успела схватитьсякончиками пальцев за рукав, как вдруг какой-то человек в дымчатых очках,стоявший неподалеку, дернулся к ней, словно желая помочь. Но он споткнулся, однойрукой поймал падающие очки, а другой вцепился в Тамару, чтобы удержаться наногах…

Ее пальцы скользнули по рукаву синей казачьей гимнастерки,увешанной целой коллекцией георгиевских крестиков. Казачок вырвался, перемахнулчерез ограду, за которой громоздились дома со множеством проходныхдворов, – и только его нагаечка осталась валяться на асфальте. А на путинаконец-то очнувшейся толпы выросли омоновцы с «демократизаторами» и с криками:

– Прекратите самосуд! Стойте!

Тамара стояла как вкопанная и очнулась, когда ВалькаЧевризов начал снимать с ее плеча «Репортер».

– Классный кадр! – хохотнул он. – У тебя реакция,как у фехтовальщицы. Если б не влез этот козел Путятин, ты бы, факт, заловилаказачка. Жаль, жаль… но, наверное, так даже лучше. Что с ним делать, сбедолагой, ведь все равно пришлось бы отпустить.

Тамара кивнула, чувствуя, как горят щеки. Ей было ужасностыдно… нет, совершенно не потому, что она упустила добычу. И не потому, что всвои-то годы изображала на глазах всего народа гончую псицу, что и будетпоказано в «Итогах дня» на потеху ротозеям.

Стыдно ей было оттого, что оказалась такой идиоткой и спервого взгляда не разобрала, что участвует в некоем спектакле… в рекламнойпаузе, точнее сказать. Наверное, Роману очень понравился бы этот сюжет. А можетбыть, тут вообще не обошлось без Романа, ведь в последнее время он крепкообщался с Чужаниным. Только он оказался умнее и остерегся попадаться на глазаТамаре. Режиссер остался за сценой, как и положено. Умер, так сказать, вактере!

В главном герое всего этого действа. В казачке, увешанномвсеми мыслимыми и немыслимыми цацками и прибамбасами, от шпор до темляка нашашке и несусветных размеров кокарды. Казачок-то, дорогие товарищи, оказалсязасланный!

За то краткое мгновение, пока Тамара держала его за рукав,она успела узнать перепуганную физиономию рубщика революционных голов.

Это был Никита Сашунин – один из самых талантливыхпосетителей ее студии телевизионного мастерства.

Шумела, расходясь, толпа, Глеб, бурно дыша, одной левойутирал пот со лба, а правой пожимал протягиваемые со всех сторон рукиэлектората. Валька Чевризов снимал, Маня Маниковская, бледная и томная,решившая наконец все свои проблемы, тыкала Чужанину в лицо микрофон.

Тамара стояла в сторонке и наблюдала, удивляясь тому, чтопостепенно начинает смотреть на случившееся не столь трагически. С каждойминутой ей становилось все смешнее.

Ай да Чужанин! Ай да мастер экспромтов! Ай да провокатор –ну куда классическому Азефу! Вот это, я вам скажу, способ поднять падающийрейтинг!

Обрезание головы Якова Михалыча – это уж всяко лучше, чемдурацкая инсценировка покушения, которой когда-то «прославился» политическийрепортер из Питера по прозвищу «Черная кожанка». Молодец, Глеб, молодец, Роман,а Никитка… какой актер! Парню в ГИТИС пора поступать, Тамара давно заметила,что его привлекает не столько телевидение, сколько театр.

Она хихикнула. Жаль, что ей ничего не сказали заранее, ведьона могла испортить весь этот замечательный спектакль. Ну, нет худа без добра:оказалась в дураках, зато сегодня пол-Нижнего узрит ее в эфире. И, пожалуй, еемечты о звонках и извинениях редакторов окажутся не столь уж глупыми.