контактами; детский стол все так же стоял при входе, напротив двери, и за ним все так же играл в какую-то компьютерную игру Артур. В зале, правда, появились обои, большая люстра и красивый дорогой кухонный гарнитур из массива; ремонт здесь был в целом закончен, но вынесенные из детской кровати, шифоньер, куча коробок, тюфяков, мешков по-прежнему занимали значительную часть свободного пространства, создавая впечатление, что и в гостиной тоже все еще идут какие-то работы. Помимо этого всюду, где только возможно, — на полу, креслах, диване — были разбросаны одежда, полотенца, игрушки, использованная посуда и множество других самых разных вещей и предметов.

— Присаживайся, — кивая на диван, сказал другу Ринат, сам устраиваясь в кресле возле журнального столика.

Следуя приглашению, Юрий подошел к дивану, но не смог найти на нем ни одного свободного участка, на котором получилось бы разместиться. Ему вдруг стало неловко, и он на мгновение смешался, а затем аккуратно сгреб рукой в сторону раскиданные вещи и, очистив себе таким образом небольшой уголок, присел на нем, опустившись на самый край, весь понурясь, ссутулив плечи, склонив голову, будто стесняясь, смущаясь чего-то. В воздухе повисло неуютное молчание, и Юрию показалось, что это он своим присутствием, скованными движениями, неловкой позой напрягает обстановку. Молчала и Вика: ответив на приветствие гостя безмолвным кивком головы, она еще некоторое время пробыла у кухонного гарнитура, разбирая какие-то предметы на столешнице, а закончив, быстро вышла из комнаты.

— Как дома дела? — спросил Ринат, когда жена ушла.

— Все по-старому, — оживился было Юрий, но, подняв глаза, увидел, что друг вовсе не смотрит на него, а набирает что-то на стоявшем перед ним ноутбуке. — Ты что там печатаешь?

— Да-а, в аккаунте общаюсь… Как жена? Дочка?

— Нормально.

Снова образовалась безмолвная пауза. Ринат сосредоточенно глядел в ноутбук.

Чувствуя себя зажато, скованно, будто находясь на собеседовании или экзамене, Юрий с силой потер друг о дружку ладони, а увидев рядом игрушечный автомат, взял его и принялся разглядывать с разных сторон, чтобы только занять себя чем-нибудь.

Вдруг из коридора раздался быстрый топот детских ног, и в зал вбежал Артур. Выскакав на середину комнаты, он стал кружиться, вертеться, как зверок, производя телом сколь невозможные, столь и нелепые движения, заваливаясь на диван, выворачиваясь и брыкаясь в воздухе; после чего отпрыгнул к окну, разбежался и, упав на колени, прокатился по линолеуму, остановившись в метре перед Юрием. Раскрасневшееся лицо мальчика было преисполнено ярким неудержимым весельем, грудь приподнималась от частого дыхания, а черные, как смоль, глаза сверкали озорными огоньками, смотря прямо на гостя и будто говоря: «Вот как я могу! Зацени!»

Смутившись еще сильнее этим внезапным несуразным представлением, Юрий неловко улыбнулся в ответ.

— Пойду переоденусь, — вставая с кресла, сказал Ринат.

Артур ушел за отцом, и Юрий остался в комнате один. Еще некоторое время он продолжал вертеть автомат в руках, а когда положил его, то увидел рядом с собой Дашу.

— Смотри, что у меня есть! — звонко сказала девочка, протягивая вперед ручки, в которых был зажат волнистый голубой с белой головкой попугайчик.

— Красивый… Как его зовут?

— Кеша.

— Он умеет разговаривать?

— Нет. Он летает! — ответила Даша и, опустив ручки, со всего маху подбросила птицу вверх.

Шумно захлопав крыльями, разбрасывая перья в страшном количестве, попугай описал по комнате несколько суматошных кругов и сел на гардину.

— Вот где он! — воскликнул Ринат, входя в зал в одних плавках и поднимая с дивана халат.

Одевшись, он вернулся в кресло и включил телевизор. Тут же к нему подбежала Даша.

— Ты моя сладкая, — тепло проговорил Ринат и, усадив дочку на колени, стал слегка подбрасывать ее ногами, глядя на светящееся счастьем детское личико и веселясь вместе с ней.

Наблюдая за другом, Юрий невольно подумал о своих отношениях с дочерью, и ему стало завидно. Он понимал, что никогда уже не сможет вести себя с Сашей подобным образом, не сможет говорить такие слова, играть с ней, ласкать, как понимал и то, что все это было необходимо ей, и потому завидовал другу, у которого это получалось так легко, естественно.

Поиграв с дочкой, Ринат опустил ее на пол и принялся переключать каналы в телевизоре, а Юрий пошел в уборную.

В крохотном туалете в полтора квадратных метра было ужасно накурено. Топор, конечно, не повис бы, но перо, наверное, очень долго колыхалось бы в воздухе, прежде чем гравитация смогла бы притянуть его к полу. На полу же возле унитаза по соседству с ершиком и рулоном туалетной бумаги Юрий увидел толстую книгу в четыреста страниц, которую он подарил Ринату на последний его день рождения. Он очень ценил данное произведение, сильно повлиявшее на него, и перед тем как вручить, перелистал и отметил некоторые из особенно запомнившихся ему мыслей, желая поделиться с другом частичкой своего мировоззрения и при случае обсудить изложенные идеи; когда же он нашел книгу в туалете, рядом со сборником анекдотов, который, судя по степени истрепанности страниц, открывался здесь не в пример чаще, ему стало обидно и грустно. Обидно за себя, за свой подарок, посредством которого он искренне желал приоткрыть Ринату собственный внутренний мир; и грустно за их дружбу, навсегда обреченную остаться на уровне отношений шестнадцатилетних подростков.

Вернувшись в зал, Юрий нашел свое место занятым (на нем сидела Вика, заплетая дочери волосы) и, освободив новый участок дивана, разместился с другого его края. Ринат уже лежал в кресле в излюбленной своей позе, выставив вперед ноги, облокотив на спинку только плечи и голову, и смотрел клипы по музыкальному каналу. Все молчали, и Юрий тоже уставился в телевизор. Глядя в экран, он некоторое время силился придумать какую-нибудь тему для разговора, но в голову ничего не приходило, и, оставив бесплодные попытки, стал просто слушать песни.

— Меня манили ее губы.

Я ее встретил и замер.

Меня манили ее руки.

До скорой встречи глазами.

О боже, мама, мама, я схожу с ума!

Ее улыбка, мама, кругом голова.

О боже, мама, мама, пьяный без вина.

Ее улыбка, мама-а, — самая-самая!

— Ха-х! Вот умора! — вдруг пришел в особенный восторг Юрий. — По идее, мужик поет про любовь к девушке, и слово «мама» имеет не буквальное значение, а как бы подчеркивает силу его чувств. Но до чего же явно проявляется здесь бессознательное желание автора стихов! «Ее улыбка, мама-а, — самая-самая». Ха-ха. Жаль, что Фрейд не слышит этой песни, — он хохотал бы, как ребенок.

— Насчет Фрейда — это как раз к Вике. Она изучала в колледже, — заметил Ринат.