– Что ты! – сказала я. – Восемьдесят процентов – полные идиоты и сволочи. Поверь мне. Я их наблюдаю всю свою сознательную жизнь.

Петер смотрел на меня как на сумасшедшую.

Может, я и была сумасшедшая. Может, я и есть сумасшедшая. Кто знает? К доктору Ференци я не обращалась. Времени не хватило. Я всего два часа назад получила его визитку.

– Но, – воскликнула я, – но среди простого народа дураков и сволочей – девяносто пять процентов. И вот поэтому, ради этих, сколько там получается, ну, в общем, ради этой разницы аристократам надо прощать их поместья, их безделье, их незаработанное богатство и глупую кичливость. Моя мама, например, уверена, что ее род происходит от Танкмара – сына Хатебурги фон Мерзебург и Генриха Птицелова. Хотя никаких реальных свидетельств и никаких надежных документов, разумеется, нет. И, боюсь, это касается большей половины, а то и двух третей всех наших аристократов. Но дело, в сотый раз повторяю, не в этом. Не в выдуманных родословных. А в Аристотеле, Бахе и носовых платках, хотя звучит это, наверное, очень по-идиотски.

– Тебя отвезти домой? – вдруг спросил Петер.

– Погоди, – сказала я. – А теперь скажи, откуда ты знаешь мою маму.

– Я ее не знаю, – сказал он. – Я с ней незнаком.

– Не морочь мне голову, – сказала я. – Я встретила твою подружку…

– Какую подружку? – тут же перебил он.

– Анну, Анну, – сказала я раздраженно. – Я встретила ее у дверей дома, где живет моя мама.

– Почему ты так уверена, что она ехала именно к ней?

– Кажется, она сама мне сказала.

– Ну не знаю, не знаю, – сказал Петер. – Анна – взрослый, самостоятельный человек. У нее есть свои друзья и знакомые. Я за ней не слежу.

– Но ты же живешь с ней. В одной квартире.

– Тебе показалось. Ты делаешь выводы на основании каких-то ничего не значащих крох, – возмутился Петер. – Кто-то кого-то проводил до дверей. Ерунда. Как я могу с ней «жить»? Она порядочная девушка из хорошей семьи. Как она могла бы с кем-то эдак «просто жить»?

– Значит, она – твоя невеста? Значит, ты сейчас пытался изменить невесте? Хорошенькое начало совместной жизни!

– Это все так условно, – сказал Петер.

– Что условно? Невеста? Измена? Или совместная жизнь?

– И то, и другое, и третье, – сказал Петер, беспомощно усмехаясь. – Отвезти тебя домой, к папе?

– Который час? – спросила я.

Он достал свои замечательные золотые часы, повернул циферблат к свечке.

– Одиннадцать с четвертью.

– Поздно, – сказала я. – Папа, наверное, уже спит. Я не хочу его будить и волновать. Мне кажется, последние месяцы он себя плохо чувствует. Пусть спит. И потом: где ты возьмешь извозчика? Неужели побежишь в гастхаус за полверсты, будешь будить хозяина и вызывать извозчика по телефону?

– Извозчик здесь, – сказал Петер. – Извозчик ждет.

Мне стало очень неприятно. Представьте себе – каков негодяй! Повел соблазнять девушку и не отпустил извозчика!

– Какой ты богатый, – сказала я. – Или тебе платит господин Фишер? Он покрывает твои расходы?

– Какой господин Фишер? – возмутился он.

– Да какой угодно, – возмутилась я в ответ. – Фишер, Миллер, Штиглиц, Берман, Шуленбург – почем я знаю, как зовут всю эту вашу банду шпионов?

– Ты очень устала, – сказал Петер. – Я видел, что ты себя неважно чувствуешь, и поэтому на всякий случай велел извозчику не уезжать.

– То есть ты хотел быстро-быстро лишить меня невинности и быстро-быстро отвезти меня домой к папе? Так? Или быстро-быстро смыться? Да, конечно, ты оставил извозчика, потому что собрался всё быстренько сделать и тут же смыться! И ты еще спрашиваешь меня, почему я так люблю аристократов?

– Адальберта, – сказал он, – у тебя сегодня какой-то очень тяжелый день. Я по лицу вижу. Прости меня, если я тебя обидел. Ты мне на самом деле ужасно понравилась. Я просто голову потерял.

– Ага, – сказала я, – но не забыл оставить извозчика. В общем, так: я остаюсь здесь, а ты езжай.

– Ты в этом совершенно уверена? – спросил Петер, и лицо у него сделалось такое же заботливое, как три часа назад, когда он измерял мне пульс в коляске. – Как ты вообще себя чувствуешь? – и снова двумя пальцами взял меня за запястье.

– Я отлично себя чувствую, – сказала я. – Уверена на сто процентов. А если вдруг соберусь умирать, то непременно напишу записочку, что в смерти моей прошу никого не винить. Особенно же, – засмеялась я и от смеха даже села на кровать, потому что вспомнила чудесный полицейский анекдот, который мне этим днем рассказывал Фишер, помните: «этого не знаю, этого не знаю, этого не знаю, а вот эту мерзкую рожу вообще первый раз вижу», – …особенно же, – смеялась я, – ни капельки не винить Петера.

– Ты не знаешь моей фамилии, – засмеялся он.

– Ничего, – в ответ я засмеялась еще громче, – Петера – студента из Белграда, который привез меня сюда на извозчике под номером, дай-ка вспомнить, да неважно, впрочем. Езжай, езжай, – сказала я, встав с кровати и подойдя к двери и раскрыв ее. – До свидания.

Он очень сильно обнял меня. Вот это да! Это еще зачем? Сказано ведь было – «не сегодня!»

– Давай еще поцелуемся, – прошептал он.

– Давай, – сказала я, тем более что целовалась я первый раз в жизни по-настоящему, «по-французски», как говорили знакомые девочки, и мне это очень понравилось.

Мы целовались, наверное, минуты полторы, самое маленькое, а может, даже пять. Он пыхтел, обнимал меня и тискал. Но все хорошее кончается.

Плохое, впрочем, тоже. Это утешает.

«Езжай, езжай, езжай», – прошептала я ему прямо в ухо, вытолкала за дверь, громко заперла ее на ключ, а потом на шпингалет, надела ботинки и накидку (не в ботинках же валяться на кровати с молодым человеком!). Слава богу, ботинки были без шнурков, на резиночках, поэтому я их быстро натянула, переставила свечку с тумбочки на стол, на безопасное место, открыла окно, встала на подоконник и огляделась: рядом была пожарная лестница – я ее заметила еще, когда подходила к окну во время нашего философского диспута. Нижним концом она упиралась прямо в куст, поэтому я слезла очень ловко и почти не испачкав рук. Бегом обежала вокруг дома, выглянула из-за угла: у крыльца стоял извозчик, а рядом с ним Петер. Я подумала, что он сейчас заберется в коляску и поедет, но не тут-то было. Он что-то сказал извозчику. Тот покивал головой – было видно в свете фонаря, как его широкополая шляпа склонилась несколько раз – дернул вожжи, лошади медленно двинулись, а сам Петер вернулся в дом.

Улица спускалась полукругом, поэтому я, прыгнув в кусты, буквально через несколько секунд оказалась около узкого прохода через живую изгородь, ведущего наружу. Прямо на меня ехал извозчик. Я замахала ему рукой. Он остановился.