им в ответ и двинулся дальше, дивясь тому, что они взялись за орошение полей, хотя ночью в небесах среди прочих созвездий сияли Кроталы, звездные погремушки зимы, предвестницы перестука обледенелых ветвей на студеном ветру.

Миновав около двух дюжин подобных колес, я достиг городка: к нему от ручья, из лощины, вела каменная лестница. Здесь собрались женщины, явившиеся по воду либо стирать белье, а после задержавшиеся посудачить. Все они уставились на меня в изумлении, и я поднял кверху раскрытые ладони, показывая, что безоружен, хотя сие при моей наготе было вполне очевидно безо всяких жестов.

Женщины затараторили между собой на каком-то напевном наречии. Я указал на собственный рот, дабы дать им понять, что голоден, но сухопарая горожанка чуточку выше остальных ростом первым делом вручила мне полосу грубой, довольно ветхой от времени ткани, чтоб повязать вокруг пояса: женщины всюду, во все времена практически одинаковы.

Подобно мужчинам, которых я видел в пути, местные женщины оказались узкоглазыми, тонкогубыми, скуластыми, плосколицыми. Лишь через месяц, а то и больше удалось мне понять, чем местные жители столь разительно отличаются от автохтонов, знакомых мне по ярмарке Сальта, рыночным площадям Тракса и многим другим местам, хотя вся разница заключалась в чувстве собственного достоинства да куда менее буйном нраве.

Возле лестницы лощинка изрядно раздавалась вширь, и тени здесь не имелось вовсе. Увидев, что покормить меня ни одна из женщин не собирается, я взобрался наверх и сел в тени под стеной ближайшего каменного дома. Как ни велик соблазн изложить здесь всевозможные мысли, на самом деле пришедшие в мою голову куда позже, во время жизни в каменном городище, в тот момент я, говоря откровенно, не думал ни о чем вообще. Усталый, изголодавшийся, изрядно обгоревший на солнце, я просто радовался тени и возможности дать отдых ногам.

Спустя какое-то время все та же рослая женщина принесла мне лепешку и кувшин воды, оставила то и другое кубитах в трех вне пределов моей досягаемости и поспешила прочь. Покончив с лепешкой и водой, я всю ночь проспал в уличной пыли, а наутро отправился бродить по городку.

Дома здесь строили из речного камня, а известковый раствор заменяли илом. Почти плоские крыши крыли тонкими жердями, замазывая щели все тем же илом вперемешку с соломой да сечкой из листьев и стеблей маиса. У порога одного из домов хозяйка угостила меня половинкой подгоревшей лепешки из грубо смолотой муки. Встречные мужчины меня словно бы не замечали. Впоследствии, познакомившись с местным народом ближе, я понял, в чем было дело: принадлежность к мужскому полу обязывала их знать объяснение всему, что они ни увидят, и посему они, понятия не имея, кто я таков и откуда взялся, старательно притворялись, будто просто не видят меня.

Под вечер я устроился у стены дома, на прежнем месте, но когда рослая благодетельница вновь принесла мне кувшин и лепешку, на сей раз оставив их чуточку ближе, я поднял угощение и последовал за ней к ее дому, одному из самых древних и тесных во всем городке. Отодвинув изорванную циновку, заменявшую дверь, я изрядно ее напугал, а посему поспешил сесть в уголок и принялся за еду, всем видом показывая, что не замышляю дурного. Ночью у ее крохотного очага было куда теплей, чем на улице.

Поутру я принялся приводить дом в порядок, разбирая и заново перекладывая готовые обвалиться участки стен. Хозяйка, некоторое время понаблюдав за мной, отправилась в город и воротилась лишь к вечеру.

На следующий день я пошел за ней. Путь ее вел в другой дом, куда больший, где ей надлежало молоть ручным жерновом зерна маиса, стирать белье и подметать. Усвоивший к тому времени названия нескольких предметов обихода из тех, что попроще, я принялся помогать ей всякий раз, когда понимал, как взяться за дело.

Хозяином дома оказался местный шаман. Служил он божеству, устрашающее изваяние коего высилось на востоке, сразу же за окраиной городка. Проработав на его семейство еще пару дней, я выяснил, что богослужения свершаются рано утром, до моего прихода. После этого я начал подниматься раньше обычного и носить хворост к алтарю, на котором шаман жег муку и масло, а в праздник летнего солнцестояния под топот босых ног танцующих и дробь небольших барабанов перерезал горло жертвенной коипу. Так я и зажил среди этих людей, по возможности деля с ними их жизненные заботы.

Дерево в городке ценилось едва ли не на вес золота. В пампе деревья попросту не растут, и отвести под них удавалось только границы полей. Топливом для очага рослой женщине, как и всем остальным, служили сухие маисовые стебли, листья и кочерыжки, перемешанные с высушенным на солнце навозом. Порой стебли маиса горели даже в огне, каждый день возжигаемом шаманом, когда он с пением и молитвами ловил священной чашей лучи Старого Солнца.

Стены домика рослой женщины я переложил, а вот с крышей на первый взгляд мало чем мог бы помочь. Жерди в ней оказались невелики, источены временем, около полудюжины изрядно растрескалось. Поначалу я думал подпереть кровлю колонной из камня, но тогда в домике, тесном и без колонны, стало бы вовсе не развернуться…

Поразмыслив, я снял провисшую кровлю целиком и заменил ее арками на манер тех, которые видел в пастушьей лачуге вроде пчелиного улья, где когда-то оставил накидку ордена Пелерин, сложенными из речного камня, перекрещивавшимися над самой серединой домика. Из такого же камня с измельченной землей и жердями старой кровли получились леса, без которых до завершения арок было не обойтись, а стены я, чтобы кладка могла выдержать удар снаружи, укрепил новыми камнями, натасканными с реки. На протяжении строительства нам с хозяйкой пришлось ночевать под открытым небом, однако на неудобства она не жаловалась, а когда стройка подошла к завершению и я, как прежде, оштукатурил крышу «улья» илом, смешанным с соломенной сечкой, у нее появилось новое, высокое и прочное жилище.

В начале работы, пока я разбирал старую кровлю, никто мной особенно не интересовался, однако стоило мне, покончив с этим, взяться за сооружение арок, мужчины то и дело приходили с полей поглядеть на меня, а кое-кто даже предлагал помощь. Когда же я разбирал остаток лесов, на стройку явился шаман собственной персоной, ведя за собою гетмана городка.

Некоторое время оба расхаживали вокруг дома, но как только сделалось ясно, что кровлю больше не подпирают леса, вошли внутрь с факелами, а затем, когда работа моя подошла к концу, велели мне сесть и принялись расспрашивать