– Нет, – протянув руку и таким образом требуя вернуть мне мой мобильный, коротко ответила я, тем самым признав своё поражение, и меня вдруг сразу же замутило от одной только мысли о том, что теперь я буду проигрывать ему каждый день – всякий раз, как только он того пожелает.

– Вернёмся к презрению, – предложил Дариан, когда мы отъехали от поместья. – То шампанское, которым все упивались на Новый год, я купил по-дешёвке в одном из Лондонских супермаркетов. Веришь?

– Нет, – незамедлительно дала свой ответ я.

– Поэтому в понедельник ты подойдёшь к Джине, которая переклеивала этикетки на бутылках, и спросишь, правда ли это, – произнеся эти слова, Дариан сделал длинную паузу, во время которой я продолжала сверлить его испытывающим взглядом. – А теперь оцени-ка своё презрение по отношению ко мне по десятибалльной шкале, – неожиданно, не скрывая любопытства, потребовал он.

– Я тебя не презираю, – прищурилась я. – Я тебя не перевариваю на все десять баллов.

– Отлично, – совершенно удовлетворённо произнёс Риордан. – Продолжай в том же духе. Пусть я буду твоим эмоциональным максимумом.

“Самовлюблённый придурок”, – подумала я, но теперь, в сложившемся для себя положении проданной куклы, решила, что прикусить язык будет мудрее, поэтому не произнесла свои мысли вслух.

Половину пути мы провели в абсолютном молчании, пока я не попросила остановиться посреди дороги, из-за накатившей на меня новой волны тошноты. Выйдя из машины, я, упираясь руками в бока, простояла на обочине около пяти минут, после чего окончательно убедилась в том, что сегодня меня уже больше не стошнит.

До пункта назначения мы доехали молча, что не могло меня не радовать. Однако моя относительная радость оборвалась сразу после того, как, развернувшись, Дариан остановился на обочине напротив моего дома. Я уже хотела выходить, когда он задержал меня, взяв за локоть.

– Подожди, давай проясним, – начал Дариан, и мы сразу же встретились взглядами. – Теперь ты – моя девушка. По крайней мере, играешь эту роль. Девушка не уходит из машины своего мужчины не поцеловав его и не садиться в неё без поцелуя. Для первого раза это необязательно, так что пока просто свыкайся с этой мыслью. Теперь, когда мы будем встречаться или прощаться, поцелуй будет обязательным пунктом, если только рядом с нами не будет посторонних глаз. Можешь не переживать – я не собираюсь обнародовать наши отношения до тех пор, пока ты сама того не захочешь. И ещё. Мне не нравится, что ты игнорируешь мои звонки и сообщения. Избавляйся от этой привычки. Ты должна быть для меня в зоне доступа двадцать четыре часа в сутки. Пока что на этом всё, но это только начало… – многозначительно заключил Риордан, после чего, притянув меня к себе, поцеловал в лоб. – Отдохни на этих выходных тихо-мирно, – отстранившись, добавил он. – Никаких клубов и тусовок без предупреждения меня.

– Не слишком ли много правил для одного дня? – не выдержав, выдавила сквозь зубы я.

– Солнышко, я тебе ещё и верхушки айсберга не показал, – весело усмехнулся в ответ Дариан. – Вот увидишь, тебе понравится быть моей девушкой.

– Мне не нравится быть чьей-то, – мгновенно огрызнулась я.

– Просто ты до сих пор не пробовала. И ещё не привыкла.

– Я не собираюсь привыкать, – начинала неблагоразумно разжигать пламя я.

– Таша, я тебя купил. Теперь можешь расслабиться – тебе не нужно больше тратить силы на сопротивление, – невозмутимо то ли напомнил, то ли установил новое правило Дариан.

Ещё несколько секунд я сверлила собеседника колючим взглядом, после чего, так ничего и не ответив, вышла из машины и, громко хлопнув дверцей, направилась к дому. Так же громко хлопнув и входной дверью дома, я аккуратно посмотрела в прикрытое занавеской окно и с горечью убедилась в том, что Дариан не сдвинулся с места до тех пор, пока я не зашла внутрь.

Резкими движениями разувшись и сбросив с себя куртку, я направилась в спальню.

Остановившись напротив комода и упершись в него руками, я начала глубоко дышать, но это не помогало.

Не прошло и минуты как я, сорвавшись, начала крушить свою комнату. Летело всё, что попадалось мне под руку: будильник, деревянные статуэтки, блокноты, карандаши и ручки, одежда из верхних полок комода, книги, книги, книги (очень много книг)… Я остановилась лишь после того, как моя комната стала напоминать собой устрашающее поле прошедшей битвы.

Я пыталась отдышаться…

Раздевшись до нижнего белья, я со злостью сдёрнула с кровати покрывало и, накрывшись одеялом с головой, зажмурилась так сильно, что в итоге смогла достаточно быстро отключиться и проспать до глубокой ночи.

…Мне снова приснилась авария. Вот только на сей раз я в ней не выжила. Наверное поэтому я впервые за долгие десять лет, шесть месяцев, неделю и три дня очнулась от этого сна без крика.

Очнулась и, оцепенев от ужаса, едва заставила себя протянуть руку к своему мобильному телефону, чтобы застывшим взглядом врезаться в его светящийся дисплей…

Третье января, без пяти полночь…

Я забыла о дне рождения Джереми.

Джереми родился второго января. Никто никогда об этом не забывал. До этого момента. Все так были обеспокоены попаданием Мии в больницу, что никто не вспомнил… Хотя, возможно, не вспомнила только я. И дело не в том, что никто никому не напомнил. Дело в том, что я не нуждалась в напоминании. Никогда. До этого момента.

Я впервые в жизни забыла о дне рождения брата, который, отправив меня с переднего сиденья на заднее, ценой своей жизни спас мою. Прошло двое суток со дня его рождения, прежде чем я вспомнила… Двое суток!

Стоя босиком на холодном кухонном полу, я ещё раз посмотрела на экран своего мобильного, надеясь на то, что он меня обманывает. Но он не обманывал. Четвёртое января, начало первого часа ночи.

Налив себе стакан воды, я сделала глубокий глоток и не выдержала. Держась за столешницу кухонного гарнитура, я медленно опустилась на колени, не в силах сдерживать своих слёз. Казалось, будто мою грудную клетку пронзил огромных размеров кол с тупыми шипами, теперь разрывающими моё нутро в кровавые клочья.

Я расплакалась такими горючими слезами, что вскоре они превратились в водопад, а мои всхлипывания в настоящую истерику. Я впервые забыла о Джереми и не могла себе этого простить. Спустя десять лет, шесть месяцев, неделю и три дня я словно предала его память… Словно предала право на жизнь, которую он мне отдал.

…Прошло некоторое время, прежде чем я вернулась в спальню. Я достала из-под кровати свою дряхлую скрипку, но так и не смогла сыграть ничего стоящего – мои руки страшно дрожали.

Миша была права. Я – перекрученное через мясорубку месиво. Мне не поможет ни один психолог в этом мире. И всё равно я продолжу жить. Потому что не могу отказаться от того, ради чего умер Джереми. Не могу отказаться от жизни. Какой бы искорёженной она у меня ни была.