…Сегодня я ушла не попрощавшись. Во всяком случае, я не попрощалась с Дарианом, хотя и знала, что он находится в гостиной.

Его общество вдруг стало для меня настоящим грузом. Давкой, из-за которой моё дыхание превращалось в сжатое захлёбывание и хрип, заставлявший меня хвататься за горло и сгибаться пополам. Кажется я недооценила свои силы, когда решила, будто смогу выдержать свою продажу. Если говорить фактами – я добровольно и абсолютно осознанно записалась в рабство. И теперь единственное, чего я хотела от Дарина – это далеко не деньги и тем более не секс. Жизнь Мии была в безопасности ценой моей свободы, отчего моё влечение к Дариану отрубило, словно острым топором натянутый до предела канат. Единственное, чего я теперь хотела от Дариана Риордана – это свободы. Я по-настоящему хотела избавиться от него, раз и навсегда вычеркнуть его из своей жизни… Я была искренне благодарна ему за то, что его деньги спасли Мию, но эти же деньги потащили наши взаимоотношения ко дну. И тот факт, что я начинала размышлять над планом своего освобождения, лишний раз доказывал, что тиканье стрелок часов мне не кажется – обратный отсчёт начался. Я досчитаю от ста, от тысячи и, если понадобится, даже от ста тысяч до победного ноля, но я, чего бы мне это не стоило, произнесу заветное “ноль”. И этот ноль станет пунктом невозврата для нас обоих.

Моя правда была слишком категоричной и слишком прозрачной. Я не люблю Дариана Риордана. Мне просто когда-то нравилось с ним спать. Сейчас же я даже не хотела проверять, будет ли мне всё ещё это нравиться.

Моя душа была заточена в теле изысканной красоты, возможно поэтому я с самого начала отнеслась с прохладой к Риордану. Плюс, помимо красивого тела, он, в отличие от меня, обладал ещё и деньгами…

Да мы просто два изысканных вместилища для душ, которые, из-за бутафорского блеска своих оболочек, не могут даже приблизиться друг к другу, не то что прикоснуться.

Мы с Дарианом были как никто схожи и как никто различны. Мы оба были полюсами, только я была северным, а он южным. Именно это отталкивало меня от него, словно льдинку от открытого пламени: я либо испарялась от его градуса, либо тушила его своей влагой. Говорят, что подобное притягивается к подобному, вот только мы настолько были подобны друг другу, насколько противоположны. Его плюсы не состыковывались с моими минусами, но ему так сильно хотелось их состыковать, что он начинал скрещивать мои минусы, пытаясь превращать их в плюсы. Даже жаль, что у него ничего из этого не выйдет, и жаль, что он этого не понимает. Или понимает, но ещё не готов смириться.

Остановившись напротив гаража, я уперлась взглядом в сугроб, из которого торчало едва различимое горлышко бутылки виски, которую я оставила здесь двумя сутками ранее. Недолго думая, я выдернула бутылку из сугроба – не оставлять же Риордану ещё и виски. И так слишком много получил.

Перелёт из Хитроу* в Тегель** Генри с Мией осуществляли бизнес-классом в сопровождении опытного доктора и молодого практиканта с серьёзным выражением лица (*Аэропорт Лондона; **Аэропорт Берлина). Всё было полностью оплачено и продумано до мелочей, и всё равно мои нервы были на пределе. Стоя на кухне и упираясь указательным пальцем в рисунок, закреплённый мной на холодильнике, я с точностью знала, что ярко-жёлтое, напоминающее солнышко пятно – это Мия, а ярко-красное пятно, больше напоминающее подозрительный сгусток – это я. Мия нарисовала этот рисунок накануне перед вылетом.

Я навещала её каждый день. В понедельник вечером после работы, во вторник и среду всё свободное время перед работой, сегодня встретилась с ней в четыре утра в аэропорту. Она была очень бледной…

Взгляд и палец я оторвала от холодильника сразу после того, как заметила появление Коко.

– Может быть поспишь? – сонно поинтересовалась она, кутаясь в старую тёплую шаль.

Из-за внезапно закрепившихся на Британских островах морозов, по ночам достигающих отметки в целых пятнадцать градусов, в нашем “картонном” домике и вправду заметно похолодало.

– Не хочу, – сдвинула брови я, посмотрев на наручные часы. – Шесть. Через пятнадцать минут они должны приземлиться. В аэропорту их встретят… Генри пообещал позвонить.

– Ладно, давай дождёмся звонка вместе, – выдохнула Коко, пройдя мимо меня к кофеварке.

– Знаешь, я лучше прогуляюсь, – неожиданно выдала я, не смотря на то, что знала наверняка о низкой температуре воздуха снаружи.

– Вот как… – удивлённо вздёрнула брови Коко, когда я уже набрасывала на себя куртку. – Ну ладно… Как знаешь…

Выйдя на улицу, я глубоко вздохнула, вобрав в лёгкие до боли колючий воздух, после чего с носом закуталась в шарф. Часом ранее вернувшись из Лондона, я, разворачиваясь у родительского дома, у которого оставила отца, заметила свет в мастерской мистера Гутмана. Этот свет не давал мне покоя, и уже спустя каких-то пятьдесят минут я шагала, проваливаясь в глубокие сугробы (серьёзная редкость для Англии), в сторону дома с светящимся в окне огоньком.

С наступлением зимы рассветать стало поздно, из-за чего создавалось впечатление, что я оставляю свои глубокие следы глубокой ночью, а не ранним утром.

Дверь дома мистера Гутмана открылась прежде, чем я успела пересечь его двор.

– Доброе утро! – почему-то весело произнесла своё приветствие я, словно внутри меня не бушевал вихрь заряженного беспокойства.

– Доброе… Поедешь со мной? – коротко и без лишних разъяснений вдруг поинтересовался у меня мистер художник.

– Поеду, – без лишних уточнений ответила я, так и остановившись посреди сказочно заснеженного двора.

Допотопный кадиллак 2000 года выпуска на непривычном для него морозе отказался заводится с первого раза, однако со второй просьбы взревел, точно лев могучим горлом.

Мы с мистером Гутманом отправились в Лондон, чтобы закупиться в магазине органических продуктов, начинающем работать с восьми часов утра. Мистер Гутман всегда выезжал в начале седьмого, благоразумно плюсуя к времени в пути то время, которое необходимо простоять в утренней пробке, чтобы в итоге пробраться вглубь Лондона.

Мы стояли в пробке уже полчаса, однако молчания, которое закрепилось между нами после моего согласия составить этим утром компанию мистеру Гутману, мы нарушать не собирались. Слишком хорошо нам молчалось в холодном салоне кадиллака. Да и слишком громким было наше молчание, чтобы желать его перекричать.

Мы остановились на пустой парковке напротив магазина органических продуктов ровно в 08:01. Светать только начинало, и фонари всё ещё поливали тёплыми лучами искусственных солнц блестящие белоснежные кристаллы холодного снега.

Мы молча покинули машину, молча вошли в магазин, молча взяли пластмассовые корзинки, как вдруг, неожиданно, наше молчание оборвал продавец-консультант, весело сообщивший нам о поступлении в магазин свежей клубники. Клубника в январе – та ещё редкость, стоимость которой могла бы устрашить меня, если бы я специально не обошла отдел с клубникой стороной.