может быть удовлетворена потом. Мы должны показать, что не безразличны к его судьбе. Множить число врагов не самая лучшая мысль, — я заглянул ей прямо в глаза, — согласна?

Бастет несколько секунд пристально смотрела на меня, а затем кивнула и вяло улыбнулась. Напряжение спало.

— Убедительно. Извини, что немного вспылила

— Ничего, твоя вспыльчивость меня даже возбуждает.

— Правда? — она вплотную придвинулась, и ее колено уперлось мне в пах. — Быть может, мне всегда стоит быть с тобой вспыльчивой?

— Не стоит путать дикость Ламашту с грозной красотой воительницы, — произнес я.

— Кто такая Ламашту? — спросила она, явно не собираясь слушать ответ. По ее глазам было видно, что нубийку сейчас интересовало совсем другое.

— Позже расскажу, — ответил я, уже предвкушая несколько минут наслаждения, как вдруг снаружи раздался голос.

— Господин Саргон?

Я узнал его. Это был тот самый разбойник, с которым я ходил к колодцу.

«Наверняка Гасан. Мне он сразу показался туповатым».

Бастет прикрыла рот рукой, сдерживая смешок.

— Гасан? — раздраженно спросил я.

— Да, господин. Вы позволите?

— Входи, — приказал я, вставая и пытаясь унять естественное влечение.

«Олух, не мог прийти попозже?».

Бастет вновь скрестила ноги и водрузила их на стол. С непринужденным видом она стала рассматривать забинтованную кисть.

Гасан вошел в шатер и слегка поклонился:

— Госпожа Бастет… господин Саргон.

Она даже взгляда не подняла, продолжая лицезреть свои бинты.

Я же, сдвинув брови, спросил:

— В чем дело, Гасан?

— Мы выполнили ваш приказ, — ответил он, а затем добавил, — полностью. Все снаряжение проверено, тела захоронены, сокровища собраны, припасы заготовлены. Осталось убрать только этот шатер, да его утварь. И можно будет ехать.

— Хорошо. Но прежде, чем мы отправимся в путь, нужно сделать еще одну вещь.

— Да? Какую?

— У тебя найдется глиняная табличка или пакирус?

— Че? — выпучил глаза Гасан.

Мысленно я ругнулся, ибо понял, что неправильно произнес название той вещицы, что видел в палатке Азамата.

— Папирус, — нравоучительным тоном поправила Бастет.

— Спасибо, — сухо поблагодарил я, — глиняная табличка или папирус?

Гасан озадаченно почесал затылок. Я буквально ощущал, как с трудом работает его мозг.

Наконец, он выдавил:

— Найдется, наверное. Вроде среди табличек караванщика мы видели парочку чистых.

— Отлично. Пусть каждый внесет свое имя на табличку, а затем принеси ее нам.

— Да, господин, — взгляд Гасана продолжал оставаться недоумевающим.

— Это необходимо, чтобы по прибытии в лагерь каждый из вас получил щедрое вознаграждение за проявленную доблесть и поддержку, — пояснил я.

Глаза Гасана прояснились. На лице под накидкой расплылась глупая улыбка.

— Благодарю вас, господин Саргон!

— Кроме того, — подала голос Бастет, наконец, оторвавшись от созерцания поврежденной руки, — не исключено, что все члены этого списка станут моими посвященными, и как только я оправлюсь от ран, мы двинемся к месту, где лежат наши сокровища.

Гасана аж затрясло.

— Слушаюсь, госпожа Бастет, — просипел он.

— Иди, — приказал я, — как только все впишут свои имена в табличку, принеси ее нам. Поздно вечером мы отправляемся назад. Раздели оставшиеся четыре кувшина с вином поровну — по одному сосуду на двоих. Все понял?

— Да, господин Саргон.

— Теперь точно все, — махнул я рукой.

— Да хранят вас боги! — взвизгнул Гасан и вылетел из шатра, будто ошпаренный.

— Отлично, — пробормотал я, когда полог за ним опустился.

— Думаешь, получится?

— Уверен. Заговорщик не подозревает, что я слышал его разговор, а упустить возможность стать посвященным и быть осыпанным наградами он не захочет, — я повернулся к ней, — тебе понадобятся носилки для передвижения?

Она фыркнула:

— Еще чего. Я поеду на верблюде. Мне отсекли пальцы, а не ноги.

— Ты потеряла много крови и лишилась сил, — мягко напомнил я.

Она пронзила меня острым взглядом и молвила, проговаривая каждое слово:

— Я… поеду… на… верблюде!

— Хорошо-хорошо, — я примирительно улыбнулся, вновь сел на ложе и провел рукой по ее оголенному животу.

— Думаешь, у нас есть время? — лукаво произнесла она.

— Разумеется. Один Гасан провозится полчаса, пытаясь вывести на табличке свое имя.

Она рассмеялась.

* * *

Мы внимательно изучали исписанную глиняную табличку.

До темноты оставалось чуть больше часа, так что какое-то время на размышление было. Снаружи поднялся небольшой ветер, который заставлял колыхаться стенки шатра, словно слабая рябь на воде. Окружающую тишину периодически нарушали отдаленные голоса разбойников да ворчание верблюдов. Солнце переместилось сильно к западу. Его лучи уже не попадали сквозь дыры в шатре, оставленные Бастет, и не отражались на мече, который по-прежнему торчал в столе.

Из-за малой освещенности приходилось напрягать глаза, чтобы рассмотреть имена, выведенные на табличке. Разжигать треножники не было смысла. Все равно скоро придется складывать шатер. Ровным столбиком, используя иероглифическое аккадское письмо, на глиняной табличке были выведены следующие имена:

Гасан

Тарару

Тиглат-Атра

Себекхотеп

Ибинару

Архальбу

Ясмах-Нирари

Джераб-Зайя

— Ну, и который из них Кривое Серебро? — раздраженно спросил я.

Для меня половина этих имен были не более, чем каракулями. Разобрал только троих. Тиглат-Атра и Джераб-Зайя являлись ассирийцами, а Ясмах-Нирари — вавилонянином.

— Понятия не имею, — пробубнила Бастет.

— Наверняка, один из ассирийцев, — злобно процедил я.

Волна воспоминаний вновь нахлынула на меня, окунув с головой. Крутая лестница, уходящая вниз. Ее подножие скрывается во мраке. Несколько факелов освещают унылые стены холодной темницы. Стол