— Нет. Жизнь ты и так себе выстрадал.

— Ну, хоть это радует.

В ее глазах полностью погас тот игривый огонек. Она стала совершенно серьезной.

— Когда ты отдал меня этому караванщику, то знал, что они сделают со мной?

— Нет, — твердо ответил я, не отводя взгляда, — Шамаш свидетель. Мне с большим трудом далось это решение. И честно скажу, в тот момент я еще не испытывал к тебе всей полноты чувств. Моей целью было не попасться, так что пришлось согласиться.

— А когда ты смог разобраться в своих чувствах?

Я нахмурился:

— Наверное, когда выскочил следом за тобой из палатки.

— Хм, — она приподнялась на локте. Несмотря на сильную бледность и видимую слабость, ее глаза источали огонь. — Вроде убедительно. Влюбленные мужчины всегда действуют, как дураки.

— Очень смешно, — буркнул я.

— Это все?

— Не совсем. Если тебе будет интересно, то я прирезал Хазина не только ради того, чтобы сохранить свою шкуру.

— Неужели?

Я оставил ее колкость без внимания:

— Когда я медленно пронзал горло толстяка, то думал о том, сколько боли он тебе причинил.

Я увидел, что последние слова произвели на нее впечатление. Бастет села на ложе, сильно поморщившись, ибо ей пришлось облокотиться на больную руку. Ее лицо оказалось практически вплотную к моему. Свою здоровую кисть она положила мне на колено, отчего все мое тело резко обдало жаром.

— Пожалуй, — прошептала она, — ты можешь задержаться. Если хочешь, конечно.

— Разве ты в том состоянии?

— Сейчас узнаем, — она увлекла меня за собой на ложе, а затем добавила, обхватывая мою шею руками, — и все-таки ты мерзавец.

— Да? Почему?

— Ты разболтал, что я боюсь гиен.

— Все чего-то боятся. Это нормально, и уверен — никто тебя за этот страх не осудит. Я-то уж точно.

— А чего боишься ты?

— Раньше боялся за свою драгоценную шкуру.

— А сейчас?

Я нежно прикоснулся к ее груди:

— А сейчас и за твою.

— Польщена. И все же ты слишком много болтаешь. Может, подрезать тебе язык?

— Лучше займи его чем-нибудь приятным. Тогда ему некогда будет говорить, — сказал я, жадно впиваясь ей в губы.

В ту ночь из шатра Хазина вновь раздались женские крики, но они не имели ничего общего с теми, что вырвали меня из кошмарного видения.

Я аккуратно поднялся, стараясь не разбудить Бастет. Она крепко спала, уткнувшись лицом в спинку ложа. Сквозь дыры в шатре лился утренний свет и падал на стол косыми лучами, заставляя меч красиво переливаться золотистым оттенком. Почувствовав сухость во рту, я огляделся в поисках чего-нибудь, что могло бы утолить жажду, но в глаза бросался лишь огромный сосуд с колодезной водой, мрачно стоявший в углу. Все это напомнило мне о наличии проблем, которые могут стать очень серьезными, если не начать их решать прямо сейчас. Бросив взгляд на Бастет и, в который раз отметив про себя красоту ее стройного и сильного тела, я быстрым шагом направился к выходу.

Разбойник, смотревший ночью на звезды, сидел в той же позе, что и вчера. Только теперь его голова склонилась на грудь, и он, не стесняясь, храпел на весь оазис. Однако, заслышав мои шаги, мгновенно проснулся и вскочил на ноги. Сонные глаза на лице, наполовину скрытом под накидкой, виновато забегали.

Решив не терять время на приветствие, я сразу задал интересующий вопрос:

— Сколько кувшинов с вином у нас осталось?

Разбойник нахмурил лоб и сдвинул брови. Я буквально ощущал, как он старательно копается в собственной памяти.

Наконец, после долгой паузы, он потер подбородок рукой и ответил:

— Вроде, пять или шесть.

— Точно сказать не можешь?

— Нет, господин Саргон. Я не помню, но наверняка не более шести. Вам принести один, что ли?

— Нет, — я вскинул руку, — ни в коем случае. Хоть я и хочу пить, но придется терпеть.

Тот вопросительно посмотрел на меня:

— А чего такого-то?

— То, что колодец отравлен, и мы не можем пополнять запасы воды. Значит, для утоления жажды десяти человек осталось шесть кувшинов с вином.

До разбойника, наконец, начало доходить то, о чем я говорю. Его глаза полностью прояснились ото сна. А вот лицо, наоборот, помрачнело.

— И чего будем делать? — спросил он.

— Нужно уходить. И как можно скорее. До лагеря в оазисе два дня пути, так?

— Т-а-а-к, — медленно протянул он.

— Мы должны отправиться в путь не позднее сегодняшнего вечера. Будем продвигаться ночью, чтобы меньше испытывать жажду и беречь силы. Тогда, скорее всего, доберемся до места назначения в полном составе и без особых проблем.

— Так давайте поедем прямо сейчас! — разбойник явно нервничал.

Я покачал головой:

— Нет, у нас остались еще здесь дела.

Тот недоуменно обвел взглядом стоянку караванов:

— Дела? Здесь? Какие?

Я указал пальцем на тела наемников:

— Трупы. Их надо убрать. И тела слуг караванщика тоже. Вообще всех необходимо предать земле… то есть, песку, — я обвел рукой стоянку.

— Зачем?

Я нетерпеливо вздохнул:

— Затем, что когда сюда явится очередной караван и обнаружит полусгнившие останки, то что они подумают? Правильно. Что нечего больше использовать этот путь для перевозки ценных товаров, раз на нем убивают людей и грабят торговцев грозные разбойники.

— Этой стоянкой редко пользуются… — неуверенно начал, было, налетчик, но я его прервал.

— И что с того? Какой смысл отказываться от, пусть и не значительного, но источника дохода? Уберите трупы и закопайте поглубже