в песок, чтобы ветер со временем не обнажил останки.

— Сделаем, — кивнул разбойник. — А с колодцем что?

На секунду я задумался, а затем, поманив его пальцем, отправился к источнику воды. Подойдя вплотную к колодцу, я заглянул внутрь.

— Как часто здесь останавливаются караваны? — спросил я, не оборачиваясь и облокотившись здоровой рукой о край.

— Не чаще, чем раз в месяц. Это не самый оживленный торговый путь. То, что такой богатый караван решил здесь пройти…

Он еще что-то говорил, но я его уже не слушал, просчитывая в уме варианты. Первой идеей было заколотить колодец и оставить послание, что вода отравлена, но я быстро отказался от нее. Такой ход отпугнет торговцев от стоянки еще быстрее, чем полуобглоданные стервятниками трупы. Но, с другой стороны, весть об отравленном источнике быстро разлетится по округе, и исход будет таким же. Если только… Я слегка подался вперед, внимательно всматриваясь в воду.

— Как часто, ты говоришь, здесь ходят караваны? Раз в месяц? — спросил я.

— Да, примерно. Возможно, даже реже.

— Тут хороший приток. Это неудивительно. В песчаной почве вода течет быстрее.

— Откуда вы знаете?

Я улыбнулся через плечо:

— Я же бывший ремесленник. И хотя я строил хижины, а не колодцы, об устойчивости почвы и грунте знать полезно. Чтобы однажды хозяин хижины не проснулся и не обнаружил, что его дом улетел в овраг или уплыл по реке.

Я вновь посмотрел в колодец:

— Как я и говорил, вода проточная. Неплохо промывает. Думаю, за месяц зараза из него уйдет.

Я полностью обернулся:

— Колодец оставим, как есть.

— А если сюда кто-то явится раньше, чем через месяц?

Я пожал плечами:

— Придется пойти на риск. Выбора у нас особого нет. Запечатать колодец — все равно, что оставить глиняную табличку с надписью «никогда больше не пользуйтесь этой стоянкой караванов».

— Как скажете, господин.

Мне было очень приятно слышать это обращение к собственной персоне. Хоть и не настолько приятно, как любовные шалости с их госпожой. Но я и бровью не повел.

— Заройте тела, проверьте снаряжение и добычу, а затем сворачивайте лагерь. Мы не должны оставить следов пребывания здесь каравана Хазина.

— Все сделаем, — разбойник почтительно склонил голову и спешно направился к двум другим, что расселись под пальмами.

Я же, слегка задумчивый и, в то же время, довольный собой, пошел обратно к главному шатру. Золотая фигурка льва, украшавшая вход, уже ярко блестела в лучах взошедшего солнца. Я подумал, что она неплохо будет смотреться над моим шатром в лагере разбойников.

«Над нашим шатром».

Войдя внутрь, я обнаружил, что Бастет уже проснулась. Она грациозно потягивалась, сидя на ложе и напоминала леопарда.

— Не принесешь вина? — томно произнесла она.

— Боюсь, придется немного потерпеть, — улыбнулся я, приближаясь и отвечая на ее вопросительный взгляд, — у нас осталось слишком мало вина, а путь предстоит не близкий.

— Надо сказать, чтобы… — начала, было, Бастет, собираясь встать, но я нежно усадил ее обратно.

— Я уже обо всем распорядился.

— Ты… чего сделал?

— Приказал схоронить все трупы, проверить снаряжение и добычу, не оставить следов пребывания каравана, а вечером отправиться назад в наш лагерь. Ночью передвигаться будет легче — нет палящих лучей солнца.

Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами.

— Что? — спросил я.

— Удивлена.

— Тем, что твои люди меня послушались?

— Нет, — изумление спало с ее лица, — тем, что такие здравые мысли пришли тебе в голову.

Я поцокал языком:

— Ай-яй-яй, вы зря сомневаетесь в моих умственных способностях, — а затем, уже серьезно, спросил. — Как рука?

Она сморщилась:

— Жжет, словно к ней приложили раскаленную кочергу.

Я хмыкнул:

— Ну, примерно так вчера и было. Но по тебе не скажешь.

— Я стараюсь не показывать боль, — пожала плечами Бастет.

— У тебя хорошо получается.

— Не очень, я же все равно кричала вчера.

— Вчера ты кричала по другой причине, — усмехнулся я, за что тут же получил сильный удар ногой в бедро. — Ну, спасибо. Теперь на моем теле точно живого места нет.

Бастет тихо рассмеялась. Ее повязка на лице побагровела в месте, где она соприкасалась со сломанным носом, но пятна, по большей части, уже были засохшими.

Я аккуратно дотронулся до бинтов:

— Полагаю, скоро можно будет это снять.

— И найти костоправа, — твердо добавила она.

— Ты мне и так нравишься.

— И слышать ничего не хочу! Я вправлю себе нос, это не обсуждается. Если хочешь, то можешь ходить горбатым.

— Ну, уж нет. Раз будет такая возможность, то пусть и меня подлечат.

Бастет положила голову мне на плечо, и мы какое-то время сидели, молча, наблюдая за игрой света на лезвии клинка, лежащего на столе.

— Помнишь Тарару, молодого паренька? — внезапно вспомнил я.

Она нахмурилась:

— Вроде.

— Он требует отпустить его домой.

— Пусть дальше требует. Сейчас не до него. И потом, это невозможно. При встрече скажи ему, чтобы заткнулся, иначе я прикажу его выпороть.

— Будет не очень хорошо настраивать кого-то против себя, вот так, сразу, — мягко сказал я. — Давай хотя бы сделаем вид, что нам не все равно на его проблему, а потом вернемся к этому разговору.

— Почему он хочет вернуться?

— Я подозреваю, что его решение присоединиться к разбойникам повлекло за собой печальные последствия для семьи Тарару. Я рассказал ему, что встречал его отца в Вавилоне…

Бастет отпрянула:

— Зачем?