Она внимательно окинула взглядом табличку:

— Ассирийцы — беглые воины. Дезертиры. Они никогда не вдавались в подробности о своем прошлом или о том, почему совершили свой поступок. Азамату было достаточно того, что они неплохо орудуют клинками и не испытывают недостатка в храбрости и жестокости на поле боя. Больше о них я ничего не знаю. А, ну и еще они родом из Шибанибы[3].

— Ясно. А этот? С непроизносимым именем?

— Себекхотеп?

— Да.

Бастет прыснула:

— Что сложного в его имени? Всяко проще, чем Ясмах-Нирари.

— Кому как, — буркнул я.

— Он бывший писец.

— Вот как? — удивился я. — Египетские писцы живут настолько плохо, что предпочитают подаваться в разбойники?

— Конечно, нет! У Себекхотепа есть своя причина, по которой он оказался здесь.

— И какая же?

Бастет отпила еще немного воды, вытерла губы и поставила кувшин обратно:

— Он был помощником фиванского номарха. Но, как и многим людям, Себекхотепу не чуждо желание получать и иметь больше. Он начал воровать, подделывая сметы и отчеты о доходах нома, а также занижать реальные налоги, вносимые крестьянами в казну. Списанные цифры доходов прибирал себе. Поначалу от его действий страдали местные жители. Когда номарх увидел недостачу, то сперва подумал, что это грязные крестьяне зажимают деньги и урожай, не желая отдавать благословенному фараону то, что причитается ему богами. Ведь он и сам живой бог. Воплощение Гора[4]. Но крестьяне отказывались сознаваться. Даже после того, как сборщики налогов утопили в колодце целую семью в назидание остальным. Тогда до номарха, наконец, дошло, что утечка доходов происходит отнюдь не из-за местных жителей. Но когда стража ворвалась на виллу Себекхотепа, тот был уже далеко, заранее почувствовав, что находится на грани краха. Позднее египтянин рассказывал, что воруй он чуть меньшими суммами, то смог бы выйти сухим из воды.

— Интересно, — хмыкнул я, — этот египтянин хитер и изворотлив.

— Как кривое лезвие клинка.

Я вздрогнул и посмотрел на Бастет.

Та кивнула:

— Поэтому я и думаю на него. Может, ассирийцы и жестоки, но навряд ли станут строить козни за спиной. Предпочтут выступить открыто.

В ее словах был смысл.

— Возможно, — признал я, — однако нельзя исключать их из списка.

— Ага, — Бастет снова легла, положив голову мне на плечо.

Быстро переварив услышанное, я постучал пальцем по табличке:

— Ясмах-Нирари. Расскажи о нем.

— Тот, что с непроизносимым именем? — передразнила меня Бастет.

Я показал ей язык, и она рассмеялась.

— Да, про него.

— Я ничего о нем не знаю.

— Прямо совсем ничего?

— Кроме того, что он молчалив, безропотно делает то, что ему прикажут, и держится подальше от остальных.

— Хм… — задумчиво протянул я. — А угаритяне?

Бастет вздохнула:

— Может, поспим немного, а утром продолжим? Я устала.

— Осталось всего пара имен.

— Ты ведь не отстанешь, да?

— Конечно!

— Ибинару бывший раб, — сонно начала Бастет, — он такой же юнец, как и Тарару. Около года назад мы захватили его у эламского караванщика, возвращавшегося в Междуречье из Ханаана. Наша шайка тогда понесла потери. Не такие серьезные, как сейчас… Кстати, — ее голос слегка оживился, — вот еще одна головная боль. Нам нужно пополнить ряды. Нашелся очередной повод съездить в Петру. Заодно вправлю себе нос.

— Да-да, — нетерпеливо перебил я, — не отвлекайся.

Она вздохнула и продолжила:

— Азамату нужны были люди. Ибинару оказался крепким малым, и мы взяли его. Он довольно быстро научился орудовать мечом, хоть и не в совершенстве. Характером очень похож на Тарару — прямой, как палка и очень наивный. Единственное, в отличие от юного вавилонянина, безмерно благодарен нам за освобождение от рабства. Так, что сомневаюсь в наличии у него помыслов к предательству.

— А я бы не спешил с таким выводом.

— Почему?

— Он благодарен за освобождение Азамату, а не тебе или уж, тем более, мне. А вот мы, как раз, отправили в загробный мир его любимого освободителя, так что не исключена вероятность вынашивания им планов мести.

Несколько мгновений Бастет молчала, а затем недовольно выдала:

— Любишь ты все усложнять.

— Здесь лучше усложнять, нежели упрощать. Иначе мы можем однажды не проснуться. Также просто, — я щелкнул пальцами.

— Ладно-ладно, — раздраженно буркнула Бастет. — Теперь-то мы можем поспать?

— Ты забыла про Архальбу, — ласково напомнил я.

— Кого?

— Второго угаритянина.

Она закатила глаза и издала тяжелый стон.

— Крепись, милая, осталось совсем чуть-чуть.

— Может хватит уже? Я, честно, устала! — она вновь начинала закипать.

— Расскажешь о нем, и спи хоть неделю.

— Во имя богов, иногда мне хочется, чтобы ты к ним отправился поскорее! — раздраженно рыкнула Бастет.

Я вздрогнул, да так, что едва не выронил табличку. Однако не вспыльчивое желание нубийки отправить меня к богам произвели такое впечатление. Меня словно молнией ударило. В голове вновь всплыл разговор между разбойниками, подслушанный в шатре.

«Они все отправились на службу к Нергалу… отправились на службу… на службу к Нергалу… Нергалу».

— Саргон, что с тобой? — озабоченно спросила Бастет, наблюдая за моим лицом.

— Я вспомнил, — с охватившим волнением произнес я.

— Вспомнил, что?

— Еще одну важную вещь, — я повернулся к ней лицом, — один из разбойников упомянул имя бога. Нергал.

— И?

— Это аккадский бог смерти… ты не слышала о нем?

Нубийка покачала головой:

— Нет.

— Хорошо, — я вновь завертел табличку между пальцами.

— Почему? — нетерпеливо спросила Бастет. — К чему ты клонишь?