слов мгновенно расхотелось смеяться. Она пораженно распахнула глаза и даже приподнялась на локте, чтобы видеть его лицо.

— Родители?

Грегори закатил глаза.

— Нет, конечно. Старшие сестры.

— Девочки? — не поверила Эль.

А его улыбка вдруг изменилась, стала более сдержанной, но в то же время теплой, с какой говорят только об очень близких людях.

— На тот момент уже девушки. У нас большая разница в возрасте, а у меня язык без костей.

Да уж, что есть, то есть.

— Скучаешь? — понимающе спросила Элинор.

Тэйт тут же скорчил рожицу, привычно пряча за колкостями настоящие чувства.

— Только когда в принципе вспоминаю об их существовании.

Вот же… вредина!

Она шутливо толкнула его в грудь. А он, зараза такая, откатился от нее, будто его отбросило мощным ударом, и улегся на спину.

Эль фыркнула, мол, подумаешь, и, сама подвинувшись, устроилась головой на его плече. Он усмехнулся и обнял ее, притягивая ближе.

— Где они сейчас? — спросила она, снова расслабляясь в его объятиях.

Плечо под ней вздрогнуло, надо понимать, изображая пожатие.

— Дома с семьями.

— В столице?

— Почти. В Столичном округе.

— Ты уже, наверное, давно дядюшка?

Эль вдруг отчетливо увидела Тэйта в окружении целой толпы малолетних племянников. Почему-то в ее воображении они облепили его, как репей, и пытались откусить уши. Она улыбнулась, представив себе эту картину.

А Грег тем временем усмехнулся:

— Дядюшка, как же… Я уже давно двоюродный дедушка.

Эль пораженно моргнула, осмысливая эту информацию и пытаясь навскидку прикинуть, кому сколько должно быть в таком случае лет. И, запутавшись в цифрах, даже села, торопливо выбравшись из-под его руки.

— Ты шутишь, да?

Однако Тэйт все еще ехидно улыбался, но точно не врал.

— Моей старшей сестре уже сорок, — объяснил. — Ее дочери двадцать, а внуку скоро будет два. Так что не шучу. Но дед из меня так себе: сына племянницы я ни разу даже не видел.

Между его бровей вдруг залегла морщинка, и Эль с досадой прикусила губу.

Вот же черт, спросила на свою голову! Ничего удивительного, что Тэйт не навещал ребенка, появившегося на свет незадолго до того рокового пожара. И не нужно уметь читать мысли, чтобы понять, что о нем-то он сейчас и подумал. О пожаре, конечно, не о малыше.

Не придумав ничего лучше, Элинор злорадно усмехнулась и под направленным на нее удивленным взглядом ткнула Грега пальцем в грудь.

— Ну, а что? Вылитый дед, вечно ворчишь…

Метод отвлечения внимания сработал: она даже не договорила. Грегори мстительно сощурился и, вдруг резко вскочив, повалил ее на постель. Навалился сверху и поцеловал так, что у нее перехватило дыхание.

— Ну, а у тебя, — поинтересовался он, прервав поцелуй и приподнявшись на локтях, чтобы заглянуть ей в глаза, — есть братья или сестры?

Эль скорчила обиженно-разочарованную физиономию, без слов говоря: «Начал целоваться — так продолжай». Но Тэйт ждал, и пришлось все-таки ответить:

— Брат и сестра. Только взрослая у нас я, — при этих словах она не забыла гордо вздернуть нос, — а они еще совсем малявки.

Ее провокация сработала именно так, как Эль и рассчитывала.

— Взрослая, как же… — проворчал Тэйт.

В яблочко! Она знала, что он так скажет. И знала, что сама скажет и сделает в ответ.

Поэтому, следуя своему «коварному» и вместе с тем очевидному плану, Элинор притянула Грегори к себе за шею и на сей раз поцеловала первой.

— Сейчас покажу тебе, какая я взрослая, — прошептала многообещающе уже между поцелуями.

Стоит ли говорить, что и ему этот план пришел по душе?..

Глава 39

Мэйв как преступницу должны были хоронить за оградой примского кладбища. Однако проблема заключалась в том, что защита магического купола на территорию, лежащую за оградой, не распространялась.

Прим — город-курорт, город-рай. Здесь отсутствовали даже судебные органы: сыск и стража ловили преступников (причем в большинстве своем это были воры и мошенники, а не убийцы, заслуживающие смертной казни) и отправлял их морем в соседний город-порт, расположенный в дне пути отсюда. Вот там уже были и суд, и тюрьма, и специальное место за оградой погоста, где по закону требовалось хоронить казненных или скончавшихся во время отбывания срока заключения преступников.

Везти же Мэйв в другой город только ради того, чтобы похоронить, не имело ни малейшего смысла. Но и на территории кладбища копать для нее могилу было нельзя — закон един для всех. А учитывая то, что покойную официально признали главной и, собственно, единственной маньячкой, орудующей в Приме, о снисхождении не могло идти и речи. Того и гляди, возмущенные горожане растревожат место ее погребения, если сочтут оскорбительным то, что преступницу положили рядом с их почившими родными. А они сочтут.

Поэтому тело Мэйв продолжало ждать своего часа в холодильном шкафу в подвале морга, а Эль должна была в ближайшие дни установить защиту участка, необходимого для организации похорон.

Кто будет заниматься расширением купола со стороны белых магов, Грегори не знал, но очень надеялся, что это будет кто угодно, только не Лоуфорд — напортачит же опять как пить дать, потом беды с вырвавшейся нежитью не оберешься.

В остальном было тихо. Как бы там Ферд ни планировал вывести сообщника Мэйв на чистую воду, пока тот не собирался подставляться и затаился. А единственным в этот день трупом, доставленным в морг, оказался престарелый горожанин, умерший от сердечного приступа.

Преклонный возраст, давние проблемы с сердцем и отсутствие средств на услуги целителей из гильдии привели к вполне закономерному итогу. И напрасно прискакавший вместе с носильщиками Ферд бил копытом и требовал проверить все самым тщательнейшим образом. Грег проверил: сердечный приступ, точка.

Начальник разочарованно поцокал языком и умчался к себе.

А дальше снова стало тихо.

И вроде бы все было в порядке вещей, но ощущение, что это затишье перед бурей, не оставляло.

А еще Эль...

Нет, ну разве можно быть такой идеальной? Где-то же должен быть подвох. Всегда есть подвох. И, черт возьми, у Кардинес он был, во-о-от такой гигантский и непреодолимый: ей дней через десять возвращаться домой.

А может, и раньше. Он не спрашивал, очень «по-взрослому» делая вид, что не помнит о сроках.

Однако на что, на что, а на плохую память Грегори никогда не жаловался. Все он прекрасно помнил, а вот что с этим