острых ивовых ветвей, устремившихся прямо к Мо Жаню!

– В сторону!

– Учитель!

– Учитель!

Кровь брызнула во все стороны.

В последний момент он успел отбросить Мо Жаня в сторону толчком ладони, и острые ветви пронзили тело Чу Ваньнина, будто рой вражеских стрел.

Мо Жань отлетел назад и упал на пол. Страшный, отчетливый звук разрываемой плоти ворвался в его уши вместе с пронзительными криками Сюэ Мэна и Ши Мэя.

Не может быть.

Как такое возможно?..

Это ведь Чу Ваньнин, тот самый, который бил его и бранил, который никогда в жизни не был приветлив с ним. Чу Ваньнин, который, преследуя свои цели, бессердечно наблюдал за тем, как умирает его ученик. Тот самый Чу Ваньнин, который однажды холодно бросил: «Дурное от природы не поддается исправлению». Тот, который…

Мо Жань вскинул голову.

В неразберихе происходящего он увидел, как брызги крови этого самого человека окропили пол кругом. Ивовые ветви глубоко вонзились ему в спину и, пройдя насквозь, вышли спереди ровно в том же месте, куда некогда ранила его призрачная распорядительница. Не зажившая до конца старая рана вновь открылась; едва сросшиеся мышцы снова были разорваны, и кровь хлынула наружу щедрым потоком.

Это же тот самый… тот самый Чу Ваньнин, что тогда в гробу закрыл Мо Жаня своим телом и позволил острым когтям пронзить свое плечо, не издав при этом ни звука…

Тот самый, что спрятался под мостом и тайком создал волшебный купол, чтобы защитить учеников от ливня, но так и не осмелился показаться им на глаза.

Тот Чу Ваньнин, который после смерти Ши Мэя пошел на кухню и стал лепить пельмени своими неумелыми руками, лишь бы Мо Жань поел.

Чу Ваньнин с дурным характером и ядовитым языком, который не любит принимать горькие лекарства и заходится кашлем, как только съедает что-нибудь острое.

Человек, которого Мо Жань знал лучше всех на этом свете.

Человек, благополучие которого никогда его не заботило, при виде которого Мо Жань начинал скрежетать зубами от ненависти и которого так сильно жалел…

Чу Ваньнин.

Ваньнин…

– Учитель! – хрипло закричал Мо Жань, бросаясь к наставнику. – Учитель!

– Твой жребий… – Чу Ваньнин поднял дрожащую руку; его лицо побелело, но оставалось таким же жестким, как и прежде. – Отдай его мне…

Он медленно, с трудом протянул Мо Жаню трясущуюся от боли ладонь с лежащей на ней пустой нефритовой пластинкой. В глазах Чу Ваньнина стояли слезы, но взгляд оставался ясен и тверд.

– Быстрее, дай его мне!

Не успев даже подняться на ноги, Мо Жань подполз к нему на коленях и замер, растерянно глядя на страшную кровоточащую рану.

– Нет… Учитель…

– Учитель!

Сюэ Мэн с Ши Мэем тоже ринулись было к нему, но Чу Ваньнин с досадой взмахнул рукой и создал у них на пути магическую завесу, не пропуская учеников дальше, после чего сурово крикнул:

– Тяньвэнь!

Откликнувшись на зов хозяина, ивовая лоза одним ударом перерубила все вонзившиеся в его тело ветви!

Они, однако, были не простыми ивовыми ветвями: Чу Ваньнин ясно чувствовал, как их засевшие в теле обрубки продолжают поглощать его духовную силу. Ему ничего не оставалось, кроме как стиснуть зубы и, ухватившись за концы обрубленных веток, яростно их выдернуть.

Потоком хлынула кровь.

Отбросив обломки веток, Чу Ваньнин, тяжело дыша, нажал пальцами на несколько акупунктурных точек, на время останавливая кровотечение. После этого он вновь повернулся к Мо Жаню и, устремив на него взгляд блестящих черных глаз, хрипло потребовал:

– Отдай.

– Учитель…

– Отдай мне свой нефритовый жребий! Я обмениваю его на свой! – жестким, не допускающим возражений тоном велел Чу Ваньнин.

К тому моменту Мо Жань тоже понял, что означают «кровавые часы». Принцип действия этой жестокой ловушки, установленной Гоучэнем сотни тысяч лет назад, почти не отличался от того способа, которым он сам когда-то мучил Чу Ваньнина. И в самом деле неважно, бог ли ты, демон, человек или дух, – когда дело доходит до истязания другого существа, идеи на этот счет у всех примерно одинаковые.

«Кровавые часы».

Замените песок или воду в часах человеческой кровью, и та будет точно так же отсчитывать время, капля за каплей падая в нижнюю чашу.

А как только поток крови иссякнет, это будет означать, что время вышло.

Разве в прошлой жизни Тасянь-цзюнь во время своей коронации не сделал из Чу Ваньнина такие же часы, желая, чтобы тот собственными глазами видел, как его ученик попирает ногами всех остальных совершенствующихся, пока кровь капля за каплей покидала его тело?

Однако в нынешней жизни Чу Ваньнин стоял перед «кровавыми часами» Гоучэня, готовый добровольно отдать Мо Жаню свой безопасный жребий и занять его место на бронзовом кресте. Он…

Сердце Мо Жаня колотилось как бешеное.

Он даже утратил способность мыслить.

Как же…

Как же так вышло?!

Не сумев никого поймать с первого раза, бронзовые часы вновь взмахнули ветвями, изготовившись к новой атаке.

Чу Ваньнин глядел на Мо Жаня блестящими от слезной влаги глазами.

– Мо Жань, ты… – проговорил бледный наставник, задыхаясь. – Ты должен послушаться. Скорее отдай его мне.

Мо Жань ничего не ответил.

– Скорее… – Своей бледностью лицо Чу Ваньнина уже могло сравниться с освещенным луной свежим снегом. – Или ты хочешь, чтобы мне пришлось спасать тебя от еще одного удара?

– Учитель…

Ивовые ветви готовились нанести новый удар.

Мо Жань протянул наставнику свой жребий, и Чу Ваньнин без раздумий потянулся за ним.

Однако в тот миг, когда их руки уже должны были соприкоснуться, глаза Мо Жаня яростно сверкнули, и он отдернул ладонь, другой рукой стремительно отодвинув застигнутого врасплох Чу Ваньнина к себе за спину. Одновременно с этим вторая атака достигла цели: гибкие ветви мгновенно опутали тело юноши и потащили его к бронзовым часам.

– Мо Жань!

Десятки гибких ветвей надежно привязали Мо Жаня к бронзовому кресту. Он повернул голову и, глядя на Чу Ваньнина, зашевелил губами, пытаясь что-то сказать.

Глаза наставника широко распахнулись.

Голос Мо Жаня звучал очень тихо, но Чу Ваньнин прекрасно слышал каждое слово.

– Учитель, на самом деле я правда не… не настолько дурной, чтобы не поддаваться исправлению…

«Поэтому не могли бы вы не отказываться от меня?»

Вторую часть фразы Мо Жань так и не смог произнести вслух. Он хотел сказать это в прошлой жизни, но так и не сказал; и в этой жизни тоже не сумел – было слишком поздно.

Уже было не так важно, откажется от него Чу Ваньнин или нет.

Мо Жань просто не хотел оставаться у него в долгу, вот и