не смогут своевременно освободиться, останутся в ней навечно, а Мо Жань в реальном мире истечет кровью и умрет?

На мгновение онемевший Сюэ Мэн яростно вскричал:

– И вы еще зовете себя небожителем! Да если, продолжая совершенствоваться, я превращусь в кого-то вроде вас, я в жизни больше не прикоснусь к мечу!

– Это попросту нелепо! – гневно добавил Чу Ваньнин.

Ши Мэй торопливо принялся увещевать его:

– Учитель, не злитесь, помните о своих ранах!

Внезапно голос Гоучэнь Шангуна нараспев прочел:

Садиться да о тяготах вздыхать?

А я их в песне воспою, и эта чаша

Поможет мне печаль мою унять.

Не дерево в груди и не бездушный камень.

Как сердцу скажешь: «Чувства позабудь»?

Я их в слова облечь пытался, но в итоге

В молчаньи свой я продолжаю путь.[52]

От злости Сюэ Мэн вот-вот мог лишиться сознания.

– Да что вы там бубните?! – крикнул он.

– Это из «Тягот странствий» Бао Чжао, – пояснил Ши Мэй. – Эти строки говорят о том, что у каждого человека своя судьба и не стоит ни о чем сожалеть, лучше утешить себя чаркой вина, и пусть лишь оно прерывает твою песню. Человеческое сердце вовсе не каменное, разве может оно ничего не чувствовать? Однако люди часто оказываются не в силах выразить свои чувства словами и молчат, навсегда оставляя их невысказанными.

Голос Гоучэнь Шангуна испустил тяжелый вздох и продолжил:

– Многие ли в этом безбрежном суетном мире способны навсегда отказаться от сладкого сна своей мечты ради того, чтобы кому-то помочь? Войнам и убийствам на этой земле нет конца. Если божественное оружие попадет в дурные руки, вина за это падет на меня, изготовившего его. Смогу ли я тогда найти утешение?..

Мгновение – и священная оружейная погрузилась во тьму. Парящие в воздухе детали для изготовления оружия тоже замерли, и с купола полился слабый мерцающий свет, будто где-то в вышине загорелось множество звезд.

– Спите… – прошептал в тишине голос.

Похоже, этот мягкий искрящийся свет обладал способностью убаюкивать. Ши Мэй с Сюэ Мэном, не так далеко продвинувшиеся в совершенствовании, уснули почти сразу.

– Засыпай…

Чу Ваньнин стиснул зубы, сопротивляясь усыпляющему волшебству, но сила изначального божества была слишком велика. Вскоре и Чу Ваньнин, не в силах больше противиться навалившейся на него тяжелой сонливости, провалился в глубокий беспробудный сон.

Мо Жань, который стал «кровавыми часами», был единственным бодрствующим человеком в священной оружейной. Кашляя кровавой слюной, он взглянул за ослабевшую водяную завесу и смутно увидел, как Чу Ваньнин, Ши Мэй и Сюэ Мэн по очереди попадали на пол и провалились в сон.

Мо Жань слышал слова Гоучэня и знал, что «сон о Нанькэ» можно будет прервать, а его самого спасти от смерти только в том случае, если хоть один из троих проснется вовремя.

Однако время уходило, капля за каплей. Головокружение усиливалось, и его начало знобить, но никто не желал просыпаться.

Вот уж действительно, всегда воздается по справедливости. В прошлой жизни он мучил Чу Ваньнина схожим образом, а в этой имеет возможность на своей шкуре ощутить, каково это – по капле терять кровь.

Это даже забавно.

Кто же из них троих найдет в себе силы пробудиться от прекраснейшего в жизни сна и отказаться от самого желанного, чтобы прийти и спасти его?

Точно не Сюэ Мэн.

Чу Ваньнин… Нет уж, только не он.

Если кто и сможет проснуться, то пусть это будет Ши Мэй.

Мо Жань продолжал лениво размышлять, хотя потерял уже слишком много крови и сознание должно было вот-вот покинуть его.

Опустив голову, он взглянул себе под ноги. Кровь, стекавшая в нижнюю чашу бронзовых часов, смешивалась с водой, окрашивая ее в бледно-красный цвет.

Ему вдруг стало интересно: а что бы увидел он сам, оказавшись внутри такого сна?

Может, ему бы приснилась тарелка белых сочных пельменей? Или ласковая улыбка Ши Мэя? А может, похвала Чу Ваньнина? Или тот день, когда он впервые попал на пик Сышэн и вездесущий ветер срывал цветы с яблоневых ветвей…

– Мо Жань…

Он вдруг услышал, как кто-то его зовет, но даже не поднял поникшей головы. Мо Жань чувствовал, что скоро потеряет сознание, и решил, будто у него уже начались галлюцинации.

– Мо Жань!

Это не было галлюцинацией!

Мо Жань резко вскинул голову, и его зрачки сузились от увиденного.

– Ши Мэй! – Его голос больше напоминал тихое шипение.

Это был Ши Мэй!

Человеком, который сумел пробудиться от счастливейшего из снов, который отказался от собственного счастья и по-прежнему помнил о Мо Жане, даже получив все, о чем мечтал, – этим человеком был именно он.

Это и вправду Ши Мэй…

Мо Жань глядел, как тонкая, хрупкая фигурка юноши пробирается к нему сквозь водную завесу, и у него перехватило дыхание.

– Ши Мэй… Ты…

В конечном итоге он так и не придумал, что сказать.

– Спасибо тебе… – сипло произнес Мо Жань, закрыв глаза. – За то, что даже в прекрасном сне все еще… все еще помнил обо мне…

Одежда пробиравшегося к нему по колено в воде Ши Мэя промокла насквозь, и темные глаза еще ярче выделялись на его влажном лице. Облик Ши Мэя был таким же благородным, как и в тот миг, когда Мо Жань впервые его увидел. Таким же милым, как в каждом из его многочисленных снов. И таким же добрым, как в его воспоминаниях, которыми он пытался согреть свое леденеющее тело.

– Не глупи, – отозвался Ши Мэй. – Какая тут может быть благодарность.

Лишь когда он подошел ближе, Мо Жань увидел, что обе его ступни истекали кровью.

Похоже, Гоучэнь Шангун всерьез вознамерился узнать, как далеко готов зайти участник испытания ради своего спутника. После одурманивающего сладкого сна следовала жестокая пытка: пол раскалялся и обжигал ноги, будто крутой кипяток.

Подошвы сапог Ши Мэя уже были прожжены насквозь. Когда он стоял на месте, пол остывал до обычной температуры, однако стоило ему сделать шаг вперед, как под ногами тут же зажигались огненные звезды. Они не могли опалить настолько сильно, чтобы было невозможно идти дальше, но при каждом шаге причиняли невыносимую боль.

Этот нежный, мягкий юноша коротко взглянул на Мо Жаня, и его взгляд стал еще тверже, и он шаг за шагом пошел к Мо Жаню, решительно переставляя ноги.

– Мо Жань, потерпи еще немного, – сказал он. – Скоро я спасу тебя и сниму оттуда.

Встретившись с ним взглядом, Мо Жань понял, что говорить ему «не подходи!» бесполезно.