резко перекатился на спину, увлекая меня за собой по ерзающему под нами змею и усаживая сверху так, чтобы моя голова с разметавшимися тяжелыми мокрыми прядями оказалась в противоположном от костерка углу.

— Пошло все оно на хрен, — прохрипел он и снова поцеловал меня, сжимая волосы в кулаке и вынуждая наклониться к нему.

От смены положения, собственной бесстыдной открытости перед ним, этого ранящего поцелуя мое возбуждение стало просто критичным, а стоны и движения — отчаянными.

— Если чего-то действительно хочешь, то давай, возьми, — грубым голосом рыкнул Арсений прямо мне в губы. — Сама!

ГЛАВА 26

Арсений.

Ма-а-ать! Что ж я творю? Зачем даю Ваське опомниться и опять включить свои мозги тогда, когда самого уже аж колбасит и вот-вот скрутит, ведь кончу от одного трения и прикосновений, как школота зеленая? Если она сейчас остановится, мне впору на стены тут начать бросаться и утробно выть волком, которого выпотрошили и шкуру заживо содрали, а пристрелить из жалости забыли. Пробежка в грозу и новое купание в горной речке точно не помогут. К тому же это будет ни грамма не гуманно, если из-за меня там вода вскипит к чертовой матери, и вся рыба краснокнижная сварится. А в том, что так и случится, я вот ни разу и не сомневаюсь.

Все время нашего непредвиденного похода и устройства вынужденного привала я понукал свой мозг работать над поиском выхода из сложившейся дерьмовой ситуации. И это касалось не только успешного завершения экстренного путешествия. На самом деле это простейшая его часть. Заблудиться тут я не боялся, знал местность как свои пять пальцев. Умереть от голода в течение перехода, даже затянись он на сутки и больше из-за Василисиной неподготовленности, тоже не светило. Люди живут и действуют без пищи куда дольше. Гораздо насущней был вопрос с тем, что, во-первых, мне нужны антибиотики, а во-вторых, необходима группа поддержки, когда мы выйдем «в люди». В том, что, будь даже у тех, кто нас атаковал, подельники, никто не пошел бы за нами в лес ночью, я не сомневался. А вот если они не полные дебилы, то будут нас вылавливать в ближайших населенных пунктах. Ведь и дураку понятно, что с такой спутницей, как Васька, долго блуждать по дебрям не вариант. А значит, я выберу кратчайший маршрут. Конечно, остается большая вероятность, что нападение — это все же акция устрашения, что никто нас не ищет и не собирается заканчивать начатое. Что целились сразу в машину, а в меня попали, потому что стрелки косорукие. Но мой главный орган ясновидения, он же задница, однозначно намекал, что все не может быть так просто, и светят еще неприятности. Соответственно, насущно вставала проблема связи и места, где можно спрятать мою занозу до того, как я разрулю проблемы. Просто поставить за ней кого-то походить уже не актуально и совершенно очевидно. Наши оппоненты решили показать, какие они жесткие дядьки, следовательно, ответ должен быть адекватен. А таскать при этом за собой Василису — это подвергать ее опасности, что для меня абсолютно неприемлемо.

Итак, прежде чем высунуться из леса, мне надо связаться с нашими ребятами и отцом, организовать нам встречу с дальнейшим временным пристройством Василисы в надежные, но не загребущие ручки, отправить кого-то на всякий пожарный в Краснодар. Потом по-быстрому в больницу — обколоться-перевязаться и собрать военный совет, чтобы решить, как вставить мудакам по самое не балуйся.

И, пока шли и обустраивали лагерь, у меня вполне себе получалось за этими насущными проблемами запрятать мысль о том, что остались мы с Васькой наедине. Как удавалось, хоть и с трудом, игнорировать то, как она тянется ко мне и хоть и молча, но цепляется, явно боясь потерять контакт даже на секунду. Потому что как только позволял себе на этом сосредоточиться, все в голове начинало путаться и смешиваться от мощнейшего чувства удовлетворения, так неуместного сейчас. Мне нужна холодная голова и концентрация, а от каждого ее взгляда, полного надежды и уверенности, что я не подведу, у меня грудь раздувало, и будто крылья вырастали. Ага, эффект долбаного павлина во всей красе, сезонное, мать его, обострение! Но я стойко держался как мог, затыкая ехидный и навязчивый голосок своего вожделения, что становился все громче, строгими доводами о том, что сейчас о безопасности надо думать, а не о всякой херне… Но какой же, млять, сладкой херне, гори она синим пламенем. Таким же синим, какими скоро станут мои многострадальные яйца. Ну и ладно, героям же полагается иметь данные части организма из стали, так что будем считать это процессом закаливания.

Но у любой выдержки есть предел, а у благоразумия граница. И, между прочим, совсем не я был тем, кто их перешел. Ну ладно, я, возможно, в какой-то мере это спровоцировал. Но не нарочно. Почти. Раздевшись на глазах у Василисы, я рассчитывал, что она моментально смутится и ретируется, облегчая мне борьбу с самим собой. Но она стояла и смотрела. Женщины всегда смотрели на меня. Еще с тех времен, когда был подростком. С восхищением, смущением, безуспешно пряча откровенный интерес, бросая вызов и демонстрируя похоть. Это было приятно и щедро подкармливало мое эго. Конечно, когда они узнавали меня лучше, в их глазах появлялись совсем другие эмоции. По молодости — гнев, боль, часто даже ненависть и презрение. В последние годы, правда, это все чаще было грустное разочарование, констатация моей полной безнадежности и бесполезности в определенном смысле. Я мог быть их фантазией на ночь, но не настоящей мечтой, которую прячет в глубине души даже самая независимая и циничная женщина. И лишь Василиса всегда смотрела на меня по-другому. Она видела сразу без прикрас мою худшую сторону, резала меня вечно без анестезии своими зеленючими ледышками, морозила своим безразличием и изводила краткими всполохами огня, надежно спрятанными за стеной изо льда. И я бесился, бросался на эту нерушимую морозную преграду, одновременно жутко желая добраться до этого тайного, скрытого ото всех, пламени и в тоже время зная, что не имею права рваться туда, если не готов раз и навсегда сгореть в нем.

Но этот неотрывный, почти завороженный взгляд Василисы на берегу был как чертов приз, тот самый настолько долгожданный, что когда, наконец, его получаешь, зависаешь и понимаешь — реально не готов. Не в том смысле не готов «упс, прости, дорогая, маленькая техническая заминка». Нет, с этим как раз все как у всегда готового пионера. Просто