извечная стена льда в единое мгновение испарилась, и я без всякого перехода и адаптации рухнул в море жидкого пламени с одной только дурацкой мыслью: «охренеть, как много сразу». И никакая холоднючая вода уже не спасет от самовоспламенения. Да и на хрена мне это спасение? Я не тот придурок раджа из мультика, что просил еще и еще золота у говорящей стервозной антилопы, а потом заныл, что не потянет, когда завалило по самые уши. Не-е-е-ет! Я буду просить еще, даже когда с головой накроет десятиметровой волной. Василиса, может, и сама не отдавая себе отчета, перешла черту, пусть только на один лишь шаг, но мне и не нужно большего. Я не потребую от нее идти полдороги ко мне, не обломаюсь, сам пробегу обе половины теперь, когда есть отмашка, что можно. Единственное, что необходимо мне сейчас, это сдержанность, чтобы не ломануть сломя голову и не перемолоть в попытке получить все и сразу этот хрупкий огненный мостик желания и доверия между нами. Нет, мне надо, чтобы он разросся в полноценную трассу, и вот по ней то и попру своим танком.

Можно ли кайфовать, когда горишь заживо? Оказывается, можно. Потому что я так себя и чувствовал, когда позволил смотреть на нее, лежащую в воде в облаке собственных волос. Моя личная языческая богиня. Мое наваждение. Моя одержимость. Смотреть на нее сквозь кристально прозрачную воду в бледном предрассветном сиянии, перемежаемом редкими всполохами молний — это как подойти голышом вплотную к пламени. Горячо так, что едва можешь стерпеть, но при этом и такое сладкое, родное тепло — не просто до печенок, а до костного мозга. Доставал обнаженную притихшую Василису из реки, растирал ее тело, каждую секунду трясясь от ожидания взрыва ее возмущения и возвращения на прежние позиции. Боялся, что за грохотом крови в своей голове и шумом дыхания, с которым уже ничего не поделать, не услышу, пропущу эту грань, за которой пока слишком. Держался как мог, но все равно сдался и позволил себе пригубить, глотнуть разок, самую малость, просто чтобы знать, что это и правда происходит. И тут же ухнул с головой, и только оглушительный грохот привел в чувство и напомнил о тормозах, провались они.

Но в этом нашем извилистом пути — при всей моей упертости — не за мной первая скрипка. Едва Василиса коснулась меня и прошептала это выворачивающее нутро «пожалуйста», мои тормоза рассыпались в прах вместе с ручником и гребаным рулем. Пошло оно все! Получить ее под себя, вокруг себя, утонуть в ней. Утолить голод, давясь от жадности. Нажраться до одури. Упиться до онемения, глотая, сколько смогу хапнуть. Прямо сейчас, сию же секунду, пока она сама просит. Так, как хотел, как представлял в своих мучительных фантазиях столько времени, лежа в постели и сжимая в кулаке стояк. «Пожалуйста… пожалуйста… пожалуйста!..» Пульсирует в голове раз за разом, звуча в мозгу все жарче, подпитываемое стонами, как пожар щедрыми порциями бензина.

И вот откуда в такой момент родилась гениальная мысль остановиться и отдать весь контроль Василисе? Какого черта пробудилась так не вовремя и вылезла на поверхность эта новая расчетливо-сомневающаяся версия меня 2.0, неотступно бухтящая, что я просто должен дать Василисе пространство для еще одного самостоятельного шага. Первого среди окончательных. И только потом утягивать обоих в штопор. И мозгами-то понимаю, что этот засранец-сапер внутри меня, безусловно, прав, предупреждая — вдруг подорвусь, собирать меня на этот раз будет не из чего. Если дам повод Василисе опять уйти, не прощу себя никогда. Уж лучше остановиться сейчас и иметь шанс попробовать снова позже, чем, получив то, о чем тоскливо взывает каждая напряженная клетка тела, просрать возможность и будущее навсегда. Сука, всегда напрягало благоразумие и решения, основанные на холодном расчете. Но прямо сейчас я это все просто ненавижу! Я как подвешен в невесомости за обнаженные нервы, и никогда секунды не тянулись так невыносимо долго. Мои органы чувств нереально перегружены интенсивностью собственных эмоций просто от того, что я смотрю на Василису, кажется, совершенно застывшую надо мной. Ее волосы в полном беспорядке и губы влажные, припухшие, щеки горят почти лихорадочным румянцем, а взгляд — одурманенный и одновременно голодный, и меня прямо распирает от осознания, что такой сделал ее я. Одно движение с ее стороны, подтверждающее полное и бесповоротное согласие, и я сделаю больше, много больше. Заставлю ее полыхать, рассыпаться искрами и взлетать к небесам, как живой фейерверк, и сгорю вместе с нею. Видно, пришла моя очередь вымученно шептать: «Пожалуйста».

Окружающий мир словно распался на два абсолютно разных временных потока. В одном, там, где я, все несется с безумной скоростью, подгоняемое моим зашкаливающим пульсом и сорвавшимся с цепи воображением. За минуту ожидания проносятся, сменяя друг друга, сотни картин и эмоций. Рождается, растет и гибнет надежда, тут же восставая вновь. В том же, где Василиса, мгновения текут, никуда не торопясь, и эта изматывающая неспешность делает со мной совершенно невообразимые вещи. Отсветы пламени костерка будто в замедленной съемке скользят по изгибам ее тела, как густая маслянистая жидкость, любовно облизывая их так, как это хочу сделать сам. Возможно, это глюки моего измученного ожиданием мозга, но, похоже, что тень сомнения наползает на лицо Василисы, и мое сердце летит куда-то вниз, туда, где только острые ледяные осколки. Конец тебе, Сеня! Так мне, дебилу, мля, и надо! Женщинам надо сначала мозг оргазмом выносить, а потом уже предоставлять выбор. Причем выбор между тем продолжить прямо сейчас или перекурить чуток. Злость на себя и мрачное разочарование подступили к горлу мерзкой горечью. Но вот моя Снежная Королева все так же невыносимо медленно прикрыла вынимающие мне душу глазищи, прикусила нижнюю губу, чуть откидывая голову назад, и двинула бедрами, создавая охрененное трение в самом нужном месте. И я захлебнулся вдохом, мыча и лишаясь способности говорить. Если даже прямо сейчас я помру от переизбытка чувств, то уже пофиг, потому что знаю, что моя Ледяная принцесса все же решила стать для меня Повелительницей огня!

Ладони Василисы ложатся мне на живот, и мышцы сокращаются абсолютно неконтролируемо. Я ничего не могу поделать с этой дрожью, потому что все силы уходят на борьбу с беспощадно подступающим оргазмом. Моя сладкая погибель скользит руками вверх к груди, оставляя две пылающие тропы. Я льну, притягиваюсь к ее ладоням, безостановочно молясь о большем. Может, это и кощунство — призывать помощь Всевышнего, мечтая о воплощении в жизнь самых порочных и